Кажется, ещё не изучен тот психологический феномен, который лучше всего было бы назвать феноменом «бурбонизма». Этот феномен обнаружил в 1796 году французский адмирал де Пана (de Panat), сказавший о роялистах в период директории: «Они ничего не забыли и ничему не научились».

Каковы психологические или исторические причины этого явления, неизвестно, но сталкиваться с ним приходится, увы, нередко. Симптомы бурбонизма налицо в книге Иегошуа (Овшия) Яхота «Подавление философии в СССР» , причём выражены они здесь в ещё более тяжёлой форме, чем у Бурбонов, ибо автор рецензируемой книги не только ничему не научился, как Бурбоны, но к тому же и всё забыл. Публикация сегодня в свободном мире книги, в которой анализ определённого исторического факта осуществляется методами марксистской философии, да к тому же ещё и автором, проведшим всю жизнь в государстве, представляющем собой наиболее убедительное свидетельство несостоятельности этой философии, удивляет так же, как удивила бы публикация трактата об алхимии в респектабельном научном журнале какого-либо современного университета. Центральный вопрос книги – когда и как была подавлена в СССР философия.

Ответ на этот вопрос известен всему свободному миру. Яхот хочет внести в этот вопрос новую нотку (иначе зачем же писать?). Он смело опровергает мнение некоего советского так называемого «философа» Алексея Щеглова, утверждающего, что философская дискуссия 20-х – начала 30-х годов носила «подлинно демократический характер» ^{[Яхот. Глава 4]}.

Нудно, типично марксистским суконным языком Яхот описывает ход той философской дискуссии, чтобы доказать, что «только примерно до июня 1930 года она носила относительно [Ограничительное словечко «относительно» мало что меняет по существу: абсолютной свободы, как известно, не бывает.] свободный характер» и лишь после этого, то есть с начала 30-х годов, проходила под знаком подавления свободной мысли. Вот этот-то тезис книги и заставляет заподозрить её автора в «бурбонизме»: изображать 20-е годы как время свободы в СССР может только тот, кто всё забыл и ничему не научился.

Если ограничиться лишь проблемами свободы философской мысли (это тема рецензируемой книги), то необходимо автору книги, как и другим подобным же бурбонам, напомнить ряд обстоятельств, свидетельствующих, что свобода философии была в СССР полностью ликвидирована ещё в 1922 году, так что ни о какой, даже разотносительнейшей свободе философии в СССР к началу так называемой «философской дискуссии» конца 20-х – начала 30-х годов уже давно не было и речи.

Чтобы философия могла быть свободной, необходимы по крайней мере три условия: наличие государства, не основанного на философской доктрине; легализация права на существование множества философских направлений, ведущих друг с другом дискуссию без оглядки на мировоззрение людей, стоящих у власти; свободный книгопечатный рынок. Ни одного из этих условий философской свободы в СССР к концу 20-х годов давно уже не существовало.

Призвав в апреле 1917 года к социалистической революции, вождь русских марксистов Владимир Ленин показал своё полное непонимание марксизма (о чём во всеуслышание тогда и заявил основатель русского марксизма Георгий Плеханов). Осуществив же эту революцию вместе со своей марксистской партией, Ленин на практике опроверг марксистскую философию сразу в двух её ипостасях – диалектическом материализме (диамате) и историческом материализме (истмате).

Рецензия не тот жанр, где возможно развёртывать философскую полемику, однако марксисту должно быть ясно, что если социализм возникает не естественным образом, как возникает ночь после дня или лето после весны (такова основа истмата), а по воле одного человека или группы людей, то перед нами торжество случая, а не выдуманной Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом исторической закономерности смены общественно-экономических формаций. Если бы всё же марксисты хотели и после Октябрьской социалистической революции настаивать на том, что революция эта и то, как она была осуществлена, есть подтверждение научного социализма Карла Маркса и Фридриха Энгельса, они должны были бы быть готовы начать свободную философскую дискуссию с теми, кто усомнился бы в чём-либо одном: или в том, что Ленин – марксист, или в том, что Маркс был серьёзным философом. А таковые усомнившиеся нашлись сразу после революции. Они составили сборник статей, в которых события, происходящие в России, анализировались с точки зрения, отличной от марксистской. Сборник этот назывался «Из глубины», авторами его были крупнейшие русские философы, между прочим и такие, которые когда-то весьма серьёзно марксизмом увлекались. Но Россия после Октября 1917 года уже была государством, основанным на философской доктрине, а потому власти попросту конфисковали сборник «Из глубины», а часть его авторов вместе с другими 300 учёными была выслана из страны. Прямо по сказке Салтыкова-Щедрина «Карась-идеалист»: «Вот они наши диспуты-то каковы!». С этого времени, с 1922 года, и по сю пору история философской свободы в СССР развивалась по принципу, сформулированному красным казаком Макаром Нагульновым в шолоховской «Поднятой целине», который изучал английский язык, чтобы сказать своему философскому оппоненту, то бишь английскому буржую: «Становись, гад, к стенке!» Высылка философов из СССР не убила сразу свободную мысль, так что власти пришлось уже не столь либерально отделываться от своих философских противников, но ссылать их на Соловки (в Соловецкий Лагерь особого назначения) и в другие столь же отдалённые места, а подчас и расстреливать.

Напомним. Один из авторов «Из глубины» Сергей Аскольдов в 1928 году арестован вместе с другими членами философского кружка «Космическая академия», в котором он выступал с докладами. В этом же году были арестованы члены кружка Александра Мейера «Воскресение» (темы кружка – аскетика, культура, религия и техника, проблемы теократии и т. п.). Участники бердяевских кружков арестовывались уже между 17-м и 20-м годами. В 1925 году были арестованы ленинградские студенты (около ста) за чтение «Социалистического вестника». Сторонники толстовской философии, богословы арестовывались в течение всех 20-х годов. И поближе к финалу этих «свободных 20-х годов» по так называемому «Академическому делу» были арестованы историки Евгений Тарле, Сергей Платонов и Николай Лихачёв, философ-литературовед Михаил Бахтин. Каково уже тогда было отношение к марксизму со стороны оставшихся на "свободе" учёных, свидетельствует предложение академика Алексея Соболевского не избирать в действительные члены Академии марксистов. При выборах на общем собрании Академии философы-марксисты (в том числе герой книги Яхота Абрам Деборин) были провалены, но потом всё же избраны, однако же вовсе не потому, что почтенные академики вдруг пересмотрели своё суждение о марксизме, а просто-напросто потому, что им напомнили о принципе «становись, гад, к стенке!». Такого рода напоминанием занялась «свободная» пресса. Так, советские писатели братья Тур напомнили в своём фельетоне, что академик Иван Замотин был-де сотрудником деникинской прессы, а академик Н. П. Лихачёв – членом «Союза русского народа», так что они могут уже ждать приглашения «к стенке». К голосу пролетарской печати присоединились сами пролетарии: рабочие Путиловского завода пригрозили, что «рабочий класс проведёт (в академию) своих действительно заслуженных деятелей революционного марксизма-ленинизма в лице товарищей Лукина, Фриче и Деборина». Таким-то образом крупный философ Деборин получил место в Академии, а наймиты международного империализма Платонов, Лихачёв и Бахтин – на Соловках. Так что философам-марксистам можно было свободно дискутировать «в кругу своих братишек» и наслаждаться обретённой свободой философских дискуссий. И философия могла развиваться в СССР вновь свободно, без помех со стороны ретроградов идеализма и поповщины. В начале своей книги И. Яхот вполне серьёзно заявляет, что после высылки Николая Лосского, Семёна Франка, Николая Бердяева советские власти, обеспокоившись нехваткой философов, стали создавать новые философские школы, а для преподавания в них пригласили «выдающихся философов Любовь Аксельрод и Абрама Деборина» ^{[Яхот. Глава 1]}, которые в течение 20-х годов при поддержке автора «блестящих литературных работ Льва Троцкого» ^{[Яхот. Глава 1]} заделали бреши, образовавшиеся из-за исчезновения старых русских философов. (Как тут не вспомнить сердитую шутку выдающегося певца Федора Шаляпина, которому как-то в Париже сказали, что его в СССР заменяет народный артист Александр Батурин: «Так им и надо!», – ответил Фёдор Иванович.)

Вся книга «Подавление философии в СССР» написана в целях защиты хорошего марксиста Деборина с его учениками от плохих марксистов Марка Митина и Павла Юдина. Можно было бы ещё понять нашего автора, если бы он опубликовал свою книгу в блаженные времена оттепели, когда была поставлена задача реабилитации ленинского периода истории марксизма, будто бы отличавшегося уважением к философскому оппоненту и свободой философской дискуссии. Но ведь теперь же стало ясно, что восстановление ленинских норм в философии означает: «Бей всех, но своих не трожь» (в отличие от сталинского периода, когда били и по своим и по чужим).

Защите светлого имени Владимира Ильича посвящена не одна только глава книжки Яхота, но вообще вся она построена на постулировании давно опровергнутых предположений, что Ленин был истинный марксист, а Маркс и Энгельс – серьёзные философы. Прошло более двадцати лет со времени оттепели, произошли огромные события в истории, ещё и ещё раз опровергнувшие марксизм, произошло серьёзнейшее изменение и в жизни автора книги «Подавление философии в СССР»: он переехал в свободный мир и получил небывалую ранее возможность приобщения к грандиозной философской литературе, камня на камне не оставившей от так называемой марксистской философии, но И. Яхот публикует книгу, в которой методом цитирования классиков опровергнутой философии защищает её хороших последователей от нападок всяких злодеев, использовавших диалектический материализм для укрепления власти тирана Сталина.

Свобода философии по-марксистски означала и означает, что в странах «реального социализма» разрешается дискуссия лишь при условии признания таких догм марксизма, как универсальность материи, законы диалектики как свойства самой материи («диалектический материализм»), закономерность смены общественно-экономических формаций в результате развития производительных сил и производственных отношений («исторический материализм»), и некоторых других.

Но какая же может быть свобода философии, если философам запрещено под угрозой подчас уголовного преследования подвергать критическому рассмотрению догмы, которые, между прочим, давно опровергнуты в странах, где философия действительно свободна? Чуть ли не весь философский мир смеётся над диаматом вообще и над ленинским определением материи в частности. Определяя материю как «объективную реальность, данную нам в ощущении», Ленин и его почитатели не заметили скрытое в этом определении признание чего-то, находящегося вне материи, ибо пассивная форма «данный», подразумевает наличие субъекта, находящегося вне объекта и имеющего над ним власть. Формула Ленина была бы ещё приемлемой, если бы звучала так: «Материя есть объективная реальность, данная нам в ощущении... Богом». (На другие несуразности в этой ленинской дефиниции материи обратил внимание профессор Борис Вышеславцев в работе «Философская нищета марксизма» , недоступной в стране, где марксизм объявлен единственно правильной философией).

Обнаружена и доказана несостоятельность объединения понятия диалектики (как свойства мышления) с понятием материи (как объективной субстанции); доказано, что марксизм, включив в свою систему гегелевское учение о свободе и необходимости, примитивизировал, в конечном счёте исказил его. К тому же и помимо Георга Фридриха Гегеля, а подчас и смелее, чем он, категорией случайности занимались Рене Декарт, Блез Паскаль, Пьер-Симон Лаплас, Николя Кондорсе, Антуан Курно и многие другие. Яхот же в своей книге не выходит за пределы марксистского толкования этой категории. Самими же марксистами в их государственной практике опровергнуто учение о первичности экономики как базиса над политикой как надстройкой: вся история коммунистических стран – это история подчинения хозяйственной жизни задачам чисто политическим.

В своей книге Яхот призывает связать философию с жизнью. Пусть само это требование по-марксистски наивно (истинная философия проверяется в сфере мышления, а не в сфере общественной практики), но парадоксальным образом именно марксисты, утверждающие, что практика есть критерий истины, игнорируют опыт истории. И вот Яхот спорит со своими оппонентами, оперируя лишь цитатами из классиков марксизма, чьи работы опровергнуты уж в обеих сферах: в сфере чистой логики и в сфере практического опыта. Таким образом он надеется, вероятно, гальванизировать ту философию, о которой один бывший советский философ, Александр Зиновьев, сказал, обращаясь к своим западным коллегам: «Лишь презрение и безразличие к ней низводит её до адекватного ей уровня социальной значимости» . Яхот думает, что он сможет здесь, в свободном мире, кого-то убедить, пользуясь принципом партийности в философии.

Как это ни покажется странным, но Яхот отстаивает открыто этот принцип, призывая читателя отличать «субъективистскую партийность» Юдина и Митина от «объективной партийности» Деборина и других серьёзных марксистов, как Ленин, Троцкий, Бухарин, Аксельрод. Он заявляет, что «принцип партийности носит универсальный характер» ^{[Яхот. Глава 6]}. В свете отгороженности автора от современной философии это утверждение уже не удивляет. Удивляет лишь то, сколь забывчив Яхот, как не замечает он, что Юдин, Митин и сам столь не любимый им товарищ Сталин лишь довели принцип партийности философии до его логического конца и что, как ни определяй этот принцип, какими схоластическими выкрутасами при том не занимайся, если уж ты принял принцип партийности философии, то жди кутузки для философов и писателей в стране, где какая-либо философия становится государственной догмой.

Партийные убеждения Яхота вполне пригодны для того, чтобы, будь поставлен он во главе агитпропа, пропагандистски обосновать преследования свободной философии и свободной литературы. Пишет же он в своей книге, что «писатели не должны находиться в башне из слоновой кости, а должны связать своё творчество со жгучими проблемами современности» ^{[Яхот. Глава 6]}. А если писатель все же никому, кроме правды, кроме Бога, ничего не «должен», куда его – на перевоспитание? В кутузку? А если писатель или философ иначе, чем партийные товарищи, понимают, в чем заключаются «жгучие проблемы» современности?

Участники философской дискуссии, о которой пишет в своей книге Яхот, считали жгучими проблемами того времени проблему правильного понимания спиноизма и соотношения механицизма с биологизмом. А тот самый трудящийся люд, которому будто бы служил и служит марксизм, стоял перед страшными годами коллективизации, с ее голодом на Украине, с людоедством и разорением семей и целых классов русского общества. Россия начала покрываться раковой опухолью ГУЛага; коллеги наших диспутантов доходили на Соловках или томились в эмигрантской тоске. Вот бы к этим «жгучим вопросам жизни» и обратиться нашим обличителям «башен из слоновой кости». Но простим им их тогдашнее неведение. Однако как же понять тех «философов», кто и теперь, когда раскрылись перед миром и философская нищета марксизма и трагические результаты увлечения им, продолжают как ни в чём не бывало бороться за его чистоту? Кроме как болезнью «бурбонизма», никак нельзя объяснить сей феномен.