Я постоянно чувствую потребность уяснить для себя некоторые проблемы философии истории и судеб России, Советского Союза, русского еврейства.

Размышляя о геополитике и гуманизме, я нахожу удобным исходить из анализа книги публициста, литературоведа Вадима Кожинова «Россия век XX (1901 - 1939)» , которую я прочитал весной 2006 года. Эту книгу об истории России ХХ века и, в частности, о роли в ней евреев Кожинов написал в конце 90 годов. Умер он в 2001 году, что лишило меня возможности непосредственно полемизировать с ним, а очень хотелось бы, так как при всех моих мировоззренческих расхождениях с Кожиновым книга его привлекла обилием приведенных в ней исторических фактов (не уверен, что Кожинов никогда их не передергивает), как правило, уравновешенным тоном изложения и искренним стремлением исследователя к максимально возможной для него объективности исследования.

Выбрал же я эту книгу для разговора о занимающих меня проблемах потому, что в ней сконцентрировано изложены идеи, господствующие в работах и в публичных выступлениях деятелей определенного, очень влиятельного направления в сегодняшней российской мысли, которые, восторжествуй они в сознании русских людей, приведут страну к гуманитарной катастрофе, а может быть, и к гибели со всем ее населением. Эти идеи выражаются чуть ли не во всех публикациях авторов этого направления в лживых и обскурантских формах. Работы этих скорее демагогов, чем ученых, являются образчиками дезинформации.

Иное дело книга Кожинова. Это серьезное исследование, осуществленное моим идейным противником. В ней нет базарной ругани и клеветы на исторические лица, свойственные опусам его единомышленников (к сожалению, он оказался не способным полностью освободиться от ленинской манеры, наиболее отчетливо проявившейся в книге «Материализм и эмпириокритицизм», в которой Владимир Ленин, опровергая махистскую физику, не столько приводит аргументы, сколько обругивает Эрнста Маха и Рихарда Авенариуса, что делает его книгу просто базарной). Увы, и Кожинов, воспитанный в советском университете в духе борьбы за единственно верную теорию, всех, кто имеет иную, чем он, концепцию, обзывает «болтунами», «невеждами», «лжецами» и т.п. Но в отличие от Ленина, он это делает, во первых, редко, а во вторых, обругивая оппонента, он этим не ограничивается, а тут же излагает свою, конечно же «единственно правильную» трактовку события или исторического лица. Это делает его книгу достойной спокойного анализа, разумеется, не подражая его высокомерным оценкам своих оппонентов. А Кожинов, как сказано, мой оппонент.

Я не намерен останавливаться на исторических фактах, на которых построена его концепция. Речь пойдет о философии истории, об основах подхода к истории вообще, к русской истории в частности, о позитивизме и гуманизме, о диалектике свободы и необходимости, об ответственности политических деятелей.

Кожинов, как и некоторые нынешние идеологи государственники, рассматривает развитие человечества, исходя из принципов геополитики, изобретенной в начале ХХ века не в России, но сегодня в русских националистических кругах (Александр Дугин, Александр Проханов и др.) весьма популярной. (Правда, еще в 20-е годы появилась книга русского историографа Петра Савицкого «Основы русской геополитики» .)

Суть геополитики состоит в том, что каждая нация имеет исконное географическое пространство и свои геополитические интересы во всем мире; задача этой нации состоит в том, чтобы любыми способами отстоять это пространство, а если нужно, и расширить его до определенных этой нации географических и политических границ. Отсюда и цель любого национального сообщества состоит, прежде всего, в укреплении государства, способного решать геополитические задачи. Содержание же внутренней политики должно состоять в сохранении этнической и духовной целостности нации и в военном укреплении страны даже за счет ограничения населения в областях социальной, бытовой, правовой, культурной (Фридрих Ницше заметил: «Не надо обманываться: культура и государство — антагонисты»), ибо высшая ценность — геополитическая составляющая национального государства, Российской империи, а не благо отдельного человека.

В писаниях нынешних российских геополитиков поражает абсолютное равнодушие к социальным вопросам, безразличие к жизни «имперского народа». Иное дело — представление об империи у зубра британского империализма Уинстона Черчилля: «Чтобы сохранить империю, мы должны, — писал он, — опираться на свободный, образованный и сытый народ. Вот почему мы за социальные реформы. Если британский народ (а не самодержец. — Г.А.) хочет по прежнему оставаться во главе империи, он должен быть сильным, чтобы не сломаться под тяжестью этого бремени. Величественное здание Британской империи не может держаться на плечах миллионов людей, не имеющих самого необходимого, теснящихся в трущобах наших городов, барахтающихся в грязи тоскливых улиц. Не таким нам представляется будущее британского народа».

Если бы российские геополитики, пылкие империалисты, готовы были бы строить Российскую империю в такой же последовательности, как свою — британский империалист (то есть сначала создавать имперский народ, а уж потом строить имперское государство), вряд ли стоило бы настаивать на вопиющем противоречии между геополитической теорией и гуманизмом.

Вся история человечества, согласно геополитической теории, состоит в борьбе за национальное пространство и за усиление влияния той или иной империи в каждой точке планеты. [Как в марксизме, другом варианте позитивизма, история человечества — это борьба классов и смена социально экономических формаций от патриархата до коммунизма.] Для способности стояния империи за свои пространства ей необходимо иметь свою общенациональную идею, сплачивающую нацию вокруг вождя, призванного руководить борьбой за геополитические цели. Для России это православие, самодержавие, народность. Парадоксально, но, отстаивая эту идею, Кожинов признает, что она имела не очень глубокие корни в массах русских. Это же утверждается и в романе Александра Солженицына [не совсем уж чуждого геополитических воззрений] «Август 14 года», в том эпизоде, где герой романа полковник Воротынцев перед атакой обращается к своим солдатам с призывом: «За веру, царя, отечество!» и видит, что это воззвание не вызывает никакого отклика у солдат. Но без торжества этой, так называемой Уваровской триады, по мысли Кожинова, России конец. Мышление таких людей, как Кожинов, отстало почти на целый век. Мыслящие русские люди еще в начале ХХ века увидели несостоятельность этой Уваровской триады. Философ Евгений Трубецкой писал в 1911 году: «Самодержавие оказалось сосудом дьявола. Говорить о святости русской общественности теперь, когда Россия создала самую безобразную государственность на свете, когда в сфере общественности она вечно колеблется между жандармерией и пугачевщиной, — просто неприлично! Значит, слова «народ богоносец» — старая разбитая скорлупа, мертвая формула».

Кожинов прославляет и реабилитирует «черную сотню», объясняя, что «черная сотня» — это не банда погромщиков, как это принято считать в прогрессивных русских кругах, а защитница этой триады, пытавшаяся ее утверждать ненасильственным путем в русском народе. Еврейские погромы, в которых обвиняют «черную сотню», — это, по утверждению Кожинова, дело темных масс. Члены «черной сотни» убили в 1906 году всего двух левых депутатов Думы (евреев), в то время как «красносотенцы» (так Кожинов называет террористов-социалистов) убили более тысячи служителей государства и даже невинных людей, а мужики жгли барские усадьбы, убивали помещиков.

Это одна из немногих неправд в книге Кожинова: во всех русских городах, в которых выступали черносотенцы, они убивали разных своих противников, евреев и простых русских людей, не разделявших их шовинистических воззрений. Описание таких черносотенных погромов, убийств содержится в эпопее Горького «Жизнь Клима Самгина» , которая вызывает несравненно большее доверие, чем книга Кожинова: Горький — не историк, а современник и свидетель этих событий.
Доказать, что Россия стоит на принципах самодержавия, православия и народности, вряд ли возможно. Сформулировал эту триаду враг Пушкина, консервативный министр Сергей Уваров, человек совершенно оторванный от России и даже не владевший свободно русским языком и эту формулу сформулировавший по-французски. Формулу эту подхватили идеологические верхи русского общества, а не образованные, либерально думающие люди. Некоторые из самых значительных русских мыслителей, например, Лев Толстой, полностью отрицали все компоненты этого учения и считали носителей их (царя, православную Церковь) врагами русского народа. Вместе с Евгением Трубецким презрительно отзывался о сторонниках самодержавия и великий историк Василий Ключевский: «Самодержавие — бессмысленное слово, смысл которого понятен только желудочному мышлению неврастеников дегенератов». И Александр Куприн устами героя рассказа «Мелюзга» заявил: «Да если хотите знать, и никакого русского народа нет. И России никакой нет! Есть только несколько миллионов квадратных верст пространства и несколько сотен совершенно разных национальностей, — есть несколько тысяч языков и множество религий. И ничего общего, если хотите знать».

К началу ХХ века теорию официальной народности поддерживали только черносотенцы. Нужно прислушаться к Кожинову, что в «черной сотне» состояли не только темные мясники, но и некоторые русские публицисты. Абсолютно черносотенными были книги ренегата Льва Тихомирова, человека достаточно образованного (он состоял в «Народной воле» и даже был какое то время в руководстве этой террористической левой организации, а потом перешел на позиции черносотенства). Впрочем, основная масса интеллигенции никак не считала черносотенство массовым явлением и питала к черносотенцам только отвращение: по Москве ходили стишки популярного в начале века сатирика, Саши Чёрного: «Четыре нравственных урода — один шпион и три осла — назвались ради ремесла «Союзом русского народа».

Следовательно, уже к началу ХХ века никакой общенациональной идеи у русских не было. Может быть, прав Кожинов, что в России не было бы революции, если бы Теория официальной народности, сформулированная Уваровым, восторжествовала. Другое дело, какой бы стала тогда Россия. Вероятно, геополитические задачи она решала бы, но осталась бы отсталой страной с нищим и угнетенным народом и с полной ликвидацией прав человека, ибо эта теория ставит по крайней мере три вещи выше человека: самодержавную монархию, церковь, нацию.

Мое предположение о системе, которая возникла бы в случае торжества идеи самодержавия, православия, народности, зиждется на понимании советской системы как преобразованного в бандитскую малину логократического государства, в котором те же самые принципы «черной сотни» были осуществлены: самодержавие воплотилось во власти самодержавного пахана Иосифа Сталина, православие — в обязательное для всего населения марксистско-ленинское учение, народность выразилась в превращение почти всего народа в нацию палачей, жертв и лживых идеологических обработчиков голов населения, сплотившегося вокруг пахана монарха, его опричнины (органов безопасности) и приветствовавшего любое злодеяние пахана. Парадокс в том, что такое представление о советской системе я вынес как раз и из книги Кожинова, хотя, кажется, он и не догадывался, что так выглядит обрисованный им Советский Союз, о котором он рассуждает весьма снисходительно.

Через всю книгу Кожинова проходит тезис о неизбежных закономерностях истории. Что бы ни предпринимал, например, Сталин, Кожинов это оправдывает исторической реальностью, необходимостью, диктуемой геополитическим положением Советского Союза, невольно опираясь на формулу Георга Гегеля: все разумное действительно, все действительное разумно. Эта формула дает возможность полностью исключить из рассуждений судьбу человека. Человек — частица системы, которая может и должна принести его в жертву для достижения геополитических целей. Я назвал советскую систему логократической, ибо пахан и его присные выговаривали почти те же слова, которые используются в цивилизованных, гуманистических обществах, но только для затуманивания истинной сущности этого преступного государства, для укрепления своей власти над телами и душами жителей страны.

Геополитической закономерностью Кожинов, Дугин, Проханов и их сторонники оправдывают все, даже самые преступные деяния Сталина. Коллективизация и гибель миллионов крестьян от голода, разрушение деревни вызваны необходимостью снабдить социалистический город. Уничтожение миллиона людей в 1937 году было необходимо, чтобы перейти от революционной идеологии к государственной. Заключить союз с Гитлером было необходимо, чтобы приготовиться к войне с ним, и неизбежно из-за позиции Англии и Америки.

Геополитическое мировоззрение уже вторглось в школьные учебники: учебник истории для старшеклассников, написанный бывшим министром просвещения Владимиром Филипповым, рекомендованный для средних школ этим министерством, объясняет миллионам незрелых молодых душ, что время правлении Сталина было очень эффективным для Советского Союза: Сталин создал могучее государство. Что же касается репрессий, то они, как разъясняет автор учебника, были необходимы для смены политических элит. [Так что не будем удивляться тому, что на уроках литературы теперь будет разъясняться, что литературный герой Александра Солженицына, Иван Денисович, писатель Варлам Шаламов, поэт Осип Мандельштам мучились в сталинских лагерях в целях смены политических элит.]

Антигуманизм радетелей за геополитику особенно определенно проявляется, когда они оценивают деятельность исторических лиц. Дугин считает параноика Ивана Грозного великим человеком, ибо он улучшил геостратегическое положение Руси. Закономерно, что в своих статьях и книгах 90 годов Дугин упоминает Адольфа Гитлера и Бенито Муссолини как мудрых геополитиков. За это же к лику святых (буквально!) причисляет Сталина Проханов.

А Лев Толстой, представлявший гуманистический взгляд на историческую личность, писал в «Войне и мире»: «Нет величия там, где нет простоты, добра и правды». И Наполеон, этот «гений» геополитики, изображен Толстым как ничтожество и злодей, ибо, осуществляя свои геополитические задачи, он принес горе и смерть тысячам людей. Но большего злодея, чем Иван Грозный, в русской истории и сыскать невозможно. Он даже похуже Сталина: тот хотя бы сам никого не убивал, а Иван Грозный казнил своих врагов собственной рукой, да к тому же приказывал сжигать даже русские города. И Дугин говорит о величии Ивана Грозного и Сталина, ибо они осуществляли последовательно и твердо геополитические задачи!

Неясно, почему Дугин не зачисляет в «великие» Адольфа Гитлера. Вот уж кто и в своих теориях, и в своей практике исходил из геополитических задач немецкого государства! Кожинов и его единомышленники реанимируют культ личности Сталина, против очень уж страшных форм которого Кожинов вроде бы выступает. Он говорит, что даже те, кто во всем преступном и ошибочном, происходившем в Советском Союзе, винит Сталина, тоже создает своего рода культ личности, от которой-де зависит всё в потоке истории. Кожинов же утверждает много раз в своей книге, что он против любого культа личности Сталина — как безмерно возвышающего вождя, так и безмерно же его принижающего. По Кожинову, роль личности в истории ничтожна: все происходит не по воле вождя и не вследствие каких-то его личных качеств, а по законам геополитики. И Сталин просто последовательно воплощал в своих действиях, в своих решениях эти законы, что на его месте делал бы любой ответственный руководитель страны. Сталин, по Кожинову и многим другим его единомышленникам, — что то вроде гегелевского абсолютного духа, который не может быть судим с позиций человеческой нравственности.

Могут напомнить, что ведь и Лев Толстой изобразил Михаила Кутузова как носителя если и не абсолютного духа, то духа народного и что делал он всё в соответствии не со своей волей, а по Божиим предначертаниям. Но Кутузов у Толстого не только военный и политический деятель, он — носитель высшей нравственности, гуманизма. Он, например, говорил, что и за сто французов не отдаст даже одного русского, в то время как Сталин отдавал миллионы русских людей на смерть под предлогом исторической и политической необходимости.

Кожинов и историки его круга (главным образом, коммунисты) любят играть цифрами убитых и замученных при Сталине людей, чтобы доказать необъективность разоблачителей сталинских преступлений. Ничего подобного, говорят они, при Сталине было умерщвлено не двадцать миллионов человек, а всего только около миллиона. Сторонники геополитики поразительно бессердечны: для них цифра «около» миллиона — это «только». А цивилизованные судьи сегодня приговаривают Саддама Хусейна к смертной казни за убийство «всего» ста сорока жителей одной курдской деревни. Да ведь если и признать, что Сталин убил всего «только» один миллион человек, а не столько, сколько подсчитали хотя бы учёный-статистик Иван Курганов, писатель Александр Солженицын и другие исследователи сталинских преступлений, то ведь за этим миллионом загубленных еще не один миллион их матерей, отцов, жен, детей. Ну да, серийный убийца Андрей Чикатило убил много людей [в несколько тысяч раз меньше, чем Сталин], так ведь его нельзя оправдать законами геополитики! [А можно было бы, то и оправдали, да еще памятники ему поставили.] И потому убийцу называют своим именем — «убийца», а не «великий вождь и учитель», которого нужно восхвалять за осуществление геополитических задач России. [Кстати, это весьма спорно, что Сталин какие-то геополитические задачи решил. Наверное, под эвфемизмом «геополитические задачи» скрывается похвала Сталину за разбой: захваты Восточной Польши, Латвии, Литвы и Эстонии, части Финляндии, а после войны стран Восточной Европы.]

Вся эта теория кардинально противоречит гуманистическим представлениям русских гуманистов и, в частности, столь высоко ценимого Кожиновым Фёдора Достоевского, который не только что от геополитики, но и от всего царства Божьего готов был отказаться, если бы за него нужно было отдать хоть одну слезинку ребенка, и который всегда отказывал преступникам в оправдании их деяний какими бы то ни было идеями или влиянием среды: Достоевский всегда настаивал на личной нравственной ответственности преступника.

Есть у Кожинова еще один прием для обеления Сталина. Сообщая о том или ином его злодействе, Кожинов напоминает, что нечто подобное совершали и политики, которых почему-то не называют преступниками, как Сталина. Сталин создал концлагеря, но ведь и президент США Франклин Рузвельт тоже после нападения японцев на военно-морскую базу Перл-Харбор загнал в концлагерь американцев японского происхождения. И так же поступил Сталин, выслав в Казахстан немцев Поволжья, когда Германия напала на Советский Союз. Так что Сталин не самый страшный злодей в истории, а такой же, как все руководители наций, выполнявшие геополитические задачи.

И вот говорят еще некоторые, что из-за бездарности и безответственности Сталина немцам удалось внезапно напасть на СССР и разгромить советские войска в первые месяцы войны. А разве Рузвельт не проморгал внезапное нападение японцев на Перл-Харбор, приведшее к уничтожению тихоокеанского флота США? В общем, «У всех жена ушла…», — успокаивал Никита Пряхин в «Золотом теленке» Васисуалия Лоханкина, страдавшего из-за того, что от него ушла жена.
А уж о Французской революции и говорить не приходится: людоед Марат, гильотины на площадях французских городов! А вы говорите — Сталин! К тому же при Сталине казнили не публично — втихаря, а вот французы устраивали из смертных казней веселое зрелище. Кожинов или не знал (что сомнительно: ведь, в общем, из его книги видна прекрасная информированность его почти обо всем, чего он так или иначе касается), или хотел скрыть, что в Советском Союзе после войны, например, в Краснодаре, устраивались публичные повешения людей, сотрудничавших с оккупантами. И во всех кинозалах страны в программе «Новости дня» показывалось, как публика (самый духовный народ в мире!) аплодирует и смеется, когда казнимые начинают дергаться на виселицах.

Игра с цифрами особенно сильно увлекает Кожинова, когда он рассуждает о еврейском вопросе, которому он уделяет в своей истории России ХХ века непомерно большое внимание. Благодаря тому что чуть ли не вся история евреев в России ХХ века передается в цифрах еврейского участия в революции, в терроре, в управлении советским государством, в советском искусстве, ни у автора, ни у читателей не остается в сознании места для философии нации, для вопросов гуманизма (это и в антисемитской книге Солженицына «Двести лет вместе»). Ни Кожинов, ни Солженицын не утруждают себя рассмотрением исходного вопроса этой темы — что такое и кто такой еврей?

Кожинов называет евреями жителей России, у которых еврейские фамилии и которые не имеют славянской внешности. Иногда он говорит: еврей по происхождению, стеснительно избегая нацистского — по крови. С фамилиями же дело совсем непростое. Дело в том, что большинство тех, кого такие люди, как Кожинов и Солженицын, называют евреями, носят фамилии не еврейские, а немецкие, что, между прочим, очень затрудняло гитлеровцам сразу по приходе к власти расправиться со своими так называемыми евреями: по фамилии их вычислить было невозможно: все эти Гроссманы, Эйнштейны, Мильхи, Розенблюмы, Штейны, Файны, Готлибы, Пельцманы как в Германии, так и в России могли быть и немцами, и евреями. По их фамилии советского кинорежиссера Сергея Эйзенштейна и театрального режиссера Всеволода Мейерхольда причисляли к евреям, а они были из немцев. Были у некоторых евреев в России и чисто еврейские фамилии (Рабинович, Абрамович, Левитов), но гораздо реже немецких. Так что по фамилиям определять, относится ли лицо к евреям или нет, дело нелегкое. Так и великий русский ученый Менделеев может быть отнесен к евреям, поскольку его фамилия происходит от еврейского Мендель. И когда во времена борьбы с космополитизмом расшифровывали в скобках русские псевдонимы, этим не брезгует заниматься и Кожинов, тщась доказать, что носители их — евреи, это все же ни о чем не говорило, ибо с этими фамилиями могли быть и не евреи. Во всяком случае, когда я незадолго до эмиграции разбил себе колено после прыжка на лыжах с трамплина, ногу мою оперировал хирург Иван Иванович Рабинович, который более по-русски, чем по-еврейски, использовал подаренный ему в качестве взятки коньяк, выпив его не после операции, а до (впрочем, и в состоянии подпития он сделал операцию блестяще). Известна история с одним пианистом по фамилии Богоявленский, которого родители в 20 годах, когда быть русским священником было опаснее, чем евреем, записали Эпштейном. Но — о ужас! — когда началась борьба с космополитами, этого потомка православных священников выгнали из консерватории, как еврея Эпштейна, и вернули все же, когда он доказал, что он вовсе не еврей Эпштейн, а русак Богоявленский.

Забавный случай произошел и у меня в семье. Когда моему сыну Андрюше в 1959 году надо было идти в первый класс, моя жена пошла с ним в магазин «Детский мир» покупать школьную форму. Андрюша сразу в нее облачился, и тут же к нему бросился фотокорреспондент «Известий» Андрей Князев, разыскивавший в магазине типичного русского мальчика, идущего завтра в школу, и сфотографировал его для газеты. Записав его имя — Андрей — Князев удовлетворенно удалился, но к вечеру позвонил нам и сказал, что в редакции требуют, чтобы мальчик был не только с именем, но и с фамилией. Моя жена Наташа назвала ему по телефону фамилию Андрюши — Фейн. И 1 сентября 1959 года на первой странице этой газеты (органа Верховного Совета СССР) появилась большая фотография Андрюши с подписью «Мальчик(!) идет в школу». В общем, типичный по внешности русак не мог иметь еврейскую фамилию. Между прочим, наша немецкая фамилия Файн превратилась в еврейскую Фейн в результате незнания чиновником, выдававшим моему отцу первый его советский паспорт, что немецкое "ei" читается как "ай".

А некоторые сегодняшние антисемиты называют евреями просто тех чистокровных русских людей, которые, по их мнению, являются врагами русского народа. Так, некий писательЮрий Мухин в книге «Кто убил Сталина и Берия» объявляет убийц этих носителей великой российской державности жидами, главный из которых — Никита Хрущев. А геббельсовские газеты называли врага национал-социализма, потомственного британского аристократа Уинстона Черчилля «евреем арийской расы». Киевский писатель-антисемит Олег Платонов всех редакторов либеральных изданий называет евреями, спокойно обозначив их русскими фамилиями, которые они носят.

Что же касается внешности, то ведь есть множество еврейских типов, отличающихся друг от друга кардинальным образом. Так, Исаак Бабель в «Конармии» показывает, насколько различно выглядели галицийские и южные евреи: «Первые узкоплечие галицийские евреи — с горькой надменностью длинных и костлявых спин, с желтыми и трагическими бородами; движения галицийского еврея несдержанны, порывисты, оскорбительны для вкуса(!), но сила их скорби полна и мрачного величия, и тайное презрение к пану безгранично. А евреи южные жовиальны, пузаты, пузырящиеся, как дешевое вино». Нацисты из «Штюрмера» и русские антисемитские листки изображали евреев тощими, сгорбленными, с длинными носами и черными волосами, с пейсами, в черных безвкусных шляпах. Если и соответствует такой образ внешнему виду евреев, то очень немногих из них. Как это ни может показаться возмутительным, но и я в детстве и в отроческие годы именно так представлял себе настоящих евреев и, когда с ними сталкивался, чувствовал, что они оскорбляют мой вкус. Но вот в Москве состоялся в 1957 году Первый Московский международный молодежный фестиваль, на который приехала и делегация Израиля. Мы стояли на тротуарах вдоль улиц, по которым проезжали в открытых грузовиках молодые люди со всего мира и приветствовали нас. И вот появился грузовик с израильскими парнями и девушками. Это были загорелые спортивные люди, стройные, голубоглазые, некоторые — блондины, с открытыми, веселыми лицами. Все они не имели ничего общего во внешности ни с одним из еврейских типов, описанных у Бабеля и, увы! ранее представлявшихся и мне. А позже я сам поехал в Израиль и с восхищением смотрел на еврейских девушек солдаток, с автоматами, гордых, стройных, подтянутых, и брюнеток и блондинок.

И фамилия, и внешность человека ни в коем случае не говорят о его духовных и культурных свойствах, его национальных приоритетах, его верованиях. Кожинов довольно разумно различает евреев в черте оседлости и евреев, вышедших из нее еще до революции. Первые жили в почти полной отгороженности, изоляции от России. Россия была для них чужой страной. Они презирали христианство, жестко следовали принципам иудаизма, говорили на идише и очень плохо, с сильным акцентом, или по польски или по русски, носили чисто национальную одежду. Вот они то, когда Россия взорвалась революцией, вырвавшись из черты оседлости, приняли активное участие (вместе с русскими революционерами) в разрушении старой России и подрыве ее геополитического стояния. Им, как замечает Кожинов, не приходило в голову жалеть русских людей, и из среды этой части евреев вышли евреи бандиты ЧК, а потом ГБ. Чего стоила, например, палач Крыма Розалия Землячка! Обличая зверства евреев чекистов, Кожинов вдруг требует заклеймить их как врагов гуманизма, уже не размышляя о том, что и чекисты ведь решали геополитические задачи нового русского государства.

Кожинов не оговаривает, что далеко не только палачей дало еврейское местечко. Бабель, другие писатели и историки показали в своих произведениях евреев, которые напрочь отвергали революцию и даже проклинали своих детей, ушедших к большевикам. А в одной еврейской народной песне говорилось: «Местечко, местечко, ты дало миру много комиссаров, но, слава богу, больше скрипачей».

Кожинов характеризует и тот тип еврея, который покинул местечко еще до революции, преодолел всякие процентные нормы, окончил русскую гимназию и русский университет, вжился в русскую культуру, полюбил только ее и стал ей служить, овладел русским языком получше, чем иной русский. И все же Кожинов, как, в сущности, и все, кто обращается к этой проблеме, называет русских людей, чьи предки или они сами вышли из местечка, евреями. И в этом сказывается не антисемитизм, а расизм, который проявляется в суждениях иногда у образованных русских людей и даже у большинства так называемых евреев.

Отличить еврея от русского, откинув расистские представления, можно только если точно определить, каково содержание духовной жизни человека, каков его язык, какой нации он служит. Принято сообщать, что некто — еврей. Но на вопрос, как это определяется, получаешь ответ: по крови, по матери, по отцу, по имени (кличке) и т.д., словно еврей (или русский) — это собачья раса. В цивилизованном мире уже давно национальность человека определяется, прежде всего, по его культуре, по его языку, по тому, главным образом, какой нации он служит. Когда советские музыканты с семитскими этническими корнями приезжали на гастроли в какую-либо западную страну, то ни одна местная газета не сообщала, что приехал еврейский артист, но великий русский (или советский) скрипач Ойстрах, великая русская балерина Плисецкая. И ни Кожинов, ни Солженицын со всей их любовью к игре в цифры не изволили подсчитать, сколько добра русские люди семитского происхождения сделали для России (они подчеркивают только, что процент чекистов евреев превосходил процент евреев в общей численности российского населения). А ведь русские люди семитского происхождения составляли очень большую часть врачей, учителей, юристов, журналистов, инженеров, художников, композиторов, актеров, писателей, служивших не еврейскому народу, а россиянам, не Израилю, а России, и их ни Солженицын, ни Кожинов не подсчитывают в соотношении к процентной численности так называемых и действительных евреев в общем народонаселении России. А сколько русских людей семитского происхождения, а также и действительных евреев сложили головы за Россию в Отечественную войну, какой процент составляли они в числе Героев Советского Союза, офицеров, генералов (все это известно и из исследования Штернберга «Еврейский щит над СССР», и из Российской еврейской энциклопедии, вышедшей в 1994 году; к сожалению, составители ее называют русских людей семитского этнического происхождения евреями).

Солженицын обнажает свой расизм, когда возмущается тем, что де в консерватории было больше евреев, чем русских. И называет этих «евреев»: это великие русские музыканты — Ойстрах, Флиер, Коган, Гилельс. И разумеется, Солженицын не дает себе труда объяснить, а что же в них еврейского.

Антисемитизм и Кожинова, и Солженицына заключается совсем не в том, что они частенько плохо отзываются о евреях и о группах евреев, а в том, что они утаивают великий вклад в культурную жизнь России тех, кого они называют евреями.

В конце своей книги об истории России XX века Вадим Кожинов делает головокружительное заявление: миллионы жертв сталинского времени свидетельствуют о том, что русский народ был достоин трагедии и что он поэтому народ избранный. В общем, потомки должны восхищаться Гитлером и Сталиным, которые благодаря своему следованию к геополитическим целям сделали два народа (один — еврейский и другой — русский), достойными трагедии, избранными…

В западном мире гуманизма не пропагандируются никакие сверхличностные ценности (вроде геополитики, империи или коммунизма), а расизм и антисемитизм не просто презираются, но выходят из употребления.