Один известный скептик заметил, то история учит лишь тому, что она ничему не учит.

Но даже и сегодня, когда мир стал свидетелем неуправляемых и непредсказуемых массовых движений, западные политологи, сообщающие о событиях в СССР, сосредоточивают внимание читателей на личности президента Михаила Горбачёва, анализируя её к тому же весьма упрощённо. Постоянно среди советских политических деятелей открываются личности, являющиеся, так сказать, противниками реформ Горбачёва. «Мудрым» западным журналистам помог новый идол реформаторов Борис Ельцин, указавший в своих записках главного врага реформ — партийный аппарат, и это примитивное соображение печатается в немецкой прессе как социально-философское откровение. В реальности же сторонники и противники перестройки сосуществуют в сознании почти каждого советского человека, в том числе и Михаила Горбачёва.

Формируемые на уровне сознания идеи человека лишь в последнюю очередь определяют поведение человека и его истинные убеждения. Они формируются в основном в его подсознании на основе его исторического и социального опыта. И, как в шахматной игре нельзя взять ход назад, так и невозможно отменить произошедшего у человека в прошлом: каждый шаг необратим.

И лишь очень небольшая группка, которую называют диссидентами, не только всё это понимала, но говорила об этом вслух, за что платила заключениями в психбольницы, в тюрьмы, в концлагеря.

К середине 80 годов сообщения о катастрофическом положении достигли партийного аппарата. И новый главный представитель этого аппарата Горбачёв провозгласил перестройку. Запад возликовал и снова продемонстрировал своё незнание истории: он упустил из внимания, что коммунисты, пришедшие к власти в 1917 году, практически в течение семидесяти лет ничем иным и не занимались, как перестройками того неудавшегося сооружения, которое они возвели в 1917 - 1921 годах. В то время коммунисты разрушили Россию в соответствии с их гимном «Интернационалом»: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим. Кто был никем, тот станет всем…». Частная собственность, творческие силы нации, религия и право были разрушены, всякие проявления стремлений к национальной самостоятельности были задушены. Но вместо всеобщего счастья возникло нечто абсурдное, ужасное; катастрофическое обнищание распространялось. И в этой ситуации Владимир Ленин затевает первую перестройку, Новую Экономическую Политику (НЭП); и после этой следуют на всём протяжении истории СССР под различными названиями всё новые и новые "перестройки": коллективизация, индустриализация, оттепель, научная организация труда, ускорение и т.д., и т.п. Но социалистическое сооружение всякий раз вновь разрушалось, а положение населения становилось всё хуже, так как строители верили в свою утопию или лишь делали вид, будто неё верили. Лучшие силы нации или физически истреблялись или духовно подавлялись.

И тем не менее новейшая перестройка вызывает воодушевление даже у людей, которые не питают никакой любви к коммунизму. Конечно же, как думают некоторые западные политологи, один человек может перестроить коммунистическую систему, если он этого желает и имеет для этого власть. А советологам ясно, что Горбачёв явно желает.

Кажется, философская наивность не имеет границ. А ведь ещё Лев Толстой в романе «Война и мир» высмеял людей, которые не понимают, что иной политик подобен мальчику, который, сидя в карете и дергая за верёвки, привязанные к её передней стенке, думает, что это он погоняет лошадей.

Не Горбачёв — инициатор перестройки, она стала политически неотвратимой. Горбачёв лишь понял как представитель своего класса [см. работу Милована Джиласа [М. Джилас. «Новый класс». Издательство Фредерик А. Прегер ©. Нью-Йорк, 1961 ], что на него надвигается катастрофа. И это понял не только Горбачёв, но как раз тот аппарат, который сегодня объявляется врагом перестройки. Но ни Горбачёв, ни его противники в аппарате и по сегодня не понимают, что уже кончились коммунистические перестройки и что началась эпоха гибели коммунизма и его смягчённого варианта — социализма. Горбачёв — убеждённый сторонник коммунистических идей и социалистической экономики. В день своего избрания президентом 12 марта 1990 года он заявил на съезде народных депутатов: «Можно слышать мнение, что КПСС себя изжила и может быть заменена другой партией с другими мировоззренческими основами… По моему же мнению, это предложение неприемлемо. Его осуществление нанесло бы значительный ущерб идейным основам нашей партии». А «идейные основы» коммунизма — это запрет частной собственности, свободного предпринимательства, запрет «эксплуатации человека человеком» (то есть заработка на предприятиях, не находящихся в собственности коммунистического государства), имперская опека национальных республик.

Горбачёв постоянно лавирует между демократией и реакцией, между правом и беззаконием и теряет поддержку как одной, так и другой стороны. Тот факт, что на президентских выборах за него голосовали только 59% депутатов съезда, отчётливо это продемонстрировал.

Двойственность Горбачёва характерна не только для него одного, она отражает состояние всей нации. Горбачёв — дитя системы, которую он собирается перестроить. История же показывает, что во главе революции всегда стояли люди, которые находились вне системы и её ненавидели. Такими революционерами были якобинцы во Франции, Ленин в России, нацисты в Германии (здесь не идёт речи об оценке этих личностей). К тому же революционерами и диктаторами были чаще всего молодые люди. Горбачёву в 1985 году было уже 54 года. До этого времени он никогда не конфликтовал с властью, а наоборот, сделал при этой тоталитарной власти весьма успешную карьеру: уже в 39 лет он был секретарём ставропольского краевого комитета партии, то есть практически неограниченным хозяином миллионов жителей этого края. В 47 лет он стал секретарём центрального комитета партии, ответственным за сельское хозяйство страны. Каждый знаток Советского Союза знает, что такую карьеру можно было тогда сделать только при безусловной верности начальству, а не благодаря особым способностям.

Тот, кто возлагает большие надежды на Горбачёва, забывает, что он ни в хозяйственной, ни в социальной сферах никаких особых успехов не продемонстрировал. Во всяком случае, во время руководства Горбачёва Ставропольским краем урожайность в нём, как и во всех других областях страны, зависела не от партийного руководства, а от погоды. И когда Горбачёв стал ответственным за всё советское сельское хозяйство, импорт зерна из США отнюдь не уменьшился. Конечно, это главным образом не вина Горбачёва: к лучшим результатам и не могла привести абсурдная колхозная система. Но ведь ясно, что человек, который ни в чём не отличился, а только приспосабливался к обстоятельствам, в демократической стране никогда бы не достиг таких государственных высот.

Горбачёв до сих пор окончательно не решил, в чём нуждается страна — в перестройке, то есть в реформах (в ремонте дома) или в революционных преобразованиях (разрушении этого дома). Но история уже сказала своё слово: невозможно реформировать (отремонтировать) коммунистическую систему. Революция обозначает полный разрыв с социализмом, а значит, и с основными представлениями масс. О такой революции не помышляют ни Горбачёв, ни его партия; они всё снова и снова предпринимают эксперименты на манер гоголевской невесты и заводят страну в новый тупик.

Введение поста президента вряд ли приведёт к улучшению ситуации. В СССР всё более и более распространяется анархия. Какие бы законы ни издавал Верховный Совет, чего бы ни указывал президент — нет больше механизмов для осуществления этих законов и этих указов (раньше такими механизмами были насилие и ложь). Только один пример: в 1988 году было издано весьма разумное постановление о спасении практически уже мёртвого Аральского озера. В январе 1990 года (то есть через два года после этого постановления) появилась в журнале «Новый мир» статья с многозначительным названием «Вода ни на чуточку не стала чище». Её автор журналист Григорий Резниченко потрясённо констатирует, что ни один пункт этого постановления не выполнен и озеро сегодня уже полностью заболочено. И так во всём… Независимо от всех постановлений тысячи железнодорожных вагонов стоят неразгруженными; независимо от множества постановлений о развитии кооперативов, этот процесс срывается как властями, так и населением; ни одно решение по Нагорному Карабаху не проведено в жизнь. Депутат Николай Травкин заявил на съезде народных депутатов: «Все попытки введения элементов рыночного хозяйства душатся в зародыше» («Известия» 16.03.1990). В провинции, то есть во всей стране, истинными органами власти остались партийные комитеты, но так как их влияние сильно уменьшилось, простой человек уже нигде не может найти защиты.

Не наивно ли предполагать, что если Горбачёв к своим должностям прибавит ещё должность президента, механизм исполнительной власти заработает? Уже сегодня литовский парламент отказывается следовать указу Горбачёва о правилах выхода из СССР. Конечно, мог бы Горбачёв в этом случае использовать методы его предшественников. Но его трагедия состоит в том, что он сам не убеждён, подчинятся ли вооружённые силы его приказу подавить свободу военными методами. Но если бы и подчинились, можно было бы остановить дальнейший распад системы? Вследствие неспособности функционирования системы власти, а также двойственности горбачёвских решений неясно, обманывает ли Горбачёв общественное мнение мира или его самого надувают его подчинённые. С ведома или без ведома Горбачёва была насильственно разогнана мирная демонстрация в Тбилиси? Является ли усиление советского шпионажа в Западной Европе и интенсивная модернизация советских вооружённых сил, о которой с беспокойством высказался командующий французским военно-воздушным флотом Бернард Норленд, собственной политикой Горбачёва или неподчиняющихся ему военных? Речи Горбачёва весьма двусмысленны. Путём выхватывания из контекста отдельных ни к чему не обязывающих фраз западные корреспонденты обнаруживают в них признаки либерализации, а переводчиками высказывания Горбачёва так перерабатываются, что он из убеждённого марксиста ленинца превращается под их пером в западного либерала.

Было бы неверным подозревать в Горбачёве сознательного обманщика. Кажется, что и сам он не всегда до конца понимает, о чём говорит. Он употребляет понятия в их советском значении, а западные наблюдатели придают им общеевропейский смысл. Так, Горбачёв постоянно говорит о демократии, но стиль его руководства наглядно демонстрирует, какое же представление он имеет о демократии. Если бы какой-нибудь западный президент так вёл дебаты, как их ведёт Горбачёв, он бы немедленно был отстранён со своего поста. Ельцин рассказывает в своих воспоминаниях, с какими оскорбительными словами Горбачёв его уволил потому, что он, всего лишь кандидат в члены политбюро, раскритиковал речь генерального секретаря, посвящённую 70 годовщине Октябрьской революции. Весь мир был свидетелем, как этот «демократ» прерывал, иногда в открытую, а иногда с помощью всяких трюков, речи неугодных ему депутатов Верховного Совета. Всему этому он был обучен советской системой, и потому с трудом представлял себе, как же можно делать иначе. Одно лишь ясно: Горбачёву удобнее и привычнее руководить обществом прежними методами при поддержке реакционных сил, на которые он опирается в политбюро; и так же управляется партийными функционерами власть на местах. И как раз на эти, а не на демократические силы опирается новый президент. Как до него Никита Хрущёв, Горбачёв отталкивает от себя либеральную интеллигенцию и привлекает к себе те группировки, цель которых — усиление государственного могущества и чьё мышление укоренено в шовинистических представлениях. Образованный им президентский совет свидетельствует об этом недвусмысленно: в нём объединены представители партийного аппарата и военного и полицейского руководства с русско-шовинистическими элементами. На пленуме центрального комитета КПСС Горбачёв напомнил, что, во-первых, партия не отказывается от роли авангарда и, во-вторых, что в уставе партии сохраняются принцип «демократического централизма» и запрет фракций внутри партии («Правда» 18.03.1990).

С начала 1989 года становится всё яснее, что призыв правых «не поступаться принципами», лежит в основе партийной и внутренней политики Горбачёва. Проясняется то, что в брежневские времена называлось «нормализация»: укрепление власти партии во всех сферах в новых условиях и с введением нового политического языка. Следовательно, Горбачёв должен не бороться с врагами перестройки, но разрушить существующую в стране систему, а для начала преодолеть эту систему в самом себе. Вопрос в том, сможет ли Горбачёв и весь советский народ преодолеть свою природу. Бесспорно, что Горбачёву и всей системе в некоторых отношениях это удаётся.

Самое большая заслуга Горбачёва состоит в том, что он определённо понял, что не все проблемы можно решить с помощью насилия. Он наивно думает, что коммунизм может быть достигнут без пролития крови и без всеохватывающей паутины лжи. Впервые в советской истории советские жители больше не питают страха перед органами госбезопасности. Впервые — благодаря «гласности» — получили они возможность узнать правду о своей стране, ездить за границу, без помех слушать западное радио, читать книги, в которых предлагается альтернатива коммунизму. И даже если развал восточно-европейской коммунистической системы произойдёт не вследствие намерений Горбачёва, а благодаря действиям народов социалистического лагеря, это станет возможным потому, что Горбачёв — это первый советский руководитель, чей жизненный и политический путь состоялся не в сталинское время, а чья юность пришлась на времена хрущёвского разоблачения сталинского террора.

Крах экономики и системы власти достигли в СССР таких размеров, что Горбачёв, даже если бы он этого хотел, не сможет остановить антикоммунистические движения в Восточной Европе. Был бы он воспитанником Сталина, он попытался бы, не считаясь со своим народом, утопить эти движения в крови.

Одна особенность Горбачёва даёт основания для надежды: его способность извлекать уроки из политического опыта. Он не упрям, как другие коммунистические вожди, даже если он ещё иногда настаивает на преимуществах социализма и на легитимности империи со столицей в Москве.

Будущее Светского Союза зависит от того, сможет ли Горбачёв предотвратить взрыв, к которому ведёт вся история страны, а также и его непоследовательная политика. После того как он дал обществу свободу критики и анализа, он должен дать и свободу действия, прежде всего в экономической области. Если он это упустит и свою огромную власть для установления нормальной — вместо социалистической — демократии не использует, то станут неотвратимыми дальнейшее падение, анархия или, во всяком случае — временно, возврат к сталинской или брежневской системе. После того, как Горбачёв достиг цели всех коммунистических вождей — получить сильную, практически монопольную личную власть, он рискует, что с этого момента он будет нести ответственность за всё, что происходит (или не происходит) в СССР в политической, правовой и экономической областях. Все ошибки и провалы он уже больше не сможет сваливать на каких-то противников реформ или негодных подданных; и теперь его авторитет на Западе может поддерживаться лишь с помощью больных той психической болезнью, а именно горбоманией, которой страдают некоторые западные политологи.

(Написано в 1989)