На протяжении всей истории государств их властители мотивировали своё право на господство неким священным (сакральным) принципом.

В атеистических системах сакральное обоснование власти не только не исчезает, но модифицируется в не менее агрессивные формы. Это иллюстрируется, например, такими конструкциями советского политического лексикона, как «священные рубежи нашей Родины», «защита Отечества есть священный долг каждого гражданина Советского Союза» и т. п. Источники таких представлений современного человека о государстве не без удивления обнаруживаешь в самых древних обществах: так называемая самая прогрессивная система может быть определена как современное воплощение представлений о власти, например, у египетских фараонов.

Опыт различных тиранических систем свидетельствует о том, что идея сакрализованного государства носит далеко не академический характер: речь должна идти о жизни и смерти, о праве человека на существование в качестве отдельной личности, не подчинённой государственным задачам.

Немецкий политический философ Эрик Фёгелин, увлечённый этой проблемой, в книге «Политические религии» (1938 год) ввёл весьма парадоксальное понятие «светская религия». Этим понятием обозначается подмена религиозной веры, веры в трансцендентное, столь же стойкой верой в такую чисто земную, основанную на рациональном расчёте структуру, как государство. В такой подмене проявляется богоотступничество, хотя на сакральной основе своей власти настаивали и глубоко верующие властители как в политеистическом, так и в монотеистическом обществах. Например, русские цари, начиная с Ивана Грозного и кончая Николаем II, считали себя божьими помазанниками.

Сакрально мыслятся не только отдельные люди — властители — но, подчас и человеческие коллективы, прежде всего народ. «Светская религия», обожествляющая человеческий коллектив, будь то народ, класс, раса, государство, есть отпадение от Бога, подмена истинной реальности фантастической, взращённой в головах людей, преследующих весьма земные цели. Так, ссылаясь на своё божественное происхождение, Иван Грозный обосновывал своё право на убийство личного врага.

В «светских религиях» Церковь как сакральное единство верующих вытесняется то ли идеей братства, единства народа, то ли идеей классовой солидарности; на роль еретиков избираются враги нового сакрального единства.

«Светская религия» пытается создавать сакральное единство из грешных людей, с этой целью используя всякого рода заклинания, манифестации, а в новое время — радио, телевидение, прессу, призывающие умереть за великую идею или посвятить себя плановой работе по созданию царства всеобщего блага и справедливости.

«Светские религии» возможны лишь благодаря глубинным свойствам человеческой психики: страхом перед одиночеством, жаждой человека отдать себя какой-то самой высшей идее, которой возможно служить, только растворяясь в единстве. Неспособность освободиться от очарования общности была свойственна даже таким античным мудрецам, как Сократ, Платон, Аристотель. А через много столетий после этих мыслителей языческой эпохи поэт Владимир Маяковский, живший во времена самолётов, радио и т. д., писал о своём счастье раствориться в своём классе и своей партии: «Я счастлив, что я этой силы частица, что общие даже слёзы из глаз, сильнее и чище нельзя причаститься к великому чувству по имени - класс!» .

Сократ предпочёл даже смерть разрыву с сакральным сообществом. Он принадлежал к определённому, во все времена распространённому психологическому типу — к людям, которые замыкают своё сознание на одном единственном народе или на харизматическом лидере, в котором предполагается сакральная загадка. Представителям этого типа земные сообщества, возглавляемые сверхчеловеческим вождём, закрывают видение Бога. Другому же типу человека, увы — несопоставимо реже встречающемуся, открыты внутренние врата к небу, к сущностному, к Богу. Первые видят проявления величия в блеске, в грохоте, в ужасе; у вторых религиозное переживание возникает из индивидуального общения с Богом.

Первый тип людей и создаёт почву для сакрализации государства. Почву эту возделывают философы и идеологи. Их теории объединены утверждением права государства на власть над личностью. Ни в одной из этих теорий нет никакого рационального начала, они лишь формулируют догму государственной веры.

Возникновение этой догмы обнаруживается ещё в древнем Египте, когда в сознании людей земная власть воспринималась как проекция власти небесной. Тысячелетиями со времени египетских фараонов через античные, а затем и средневековые учения о государственной власти, устойчиво охранялся миф о некоей высшей сакральной обоснованности власти коллектива или правителя над личностью.

Согласно представлениям древних египтян, фараон — это сын Бога солнца Гора, представителя династии богов, в изначальные времена правившей территорией, на которой возник Египет. Бог Гор изображался человеком с головой сокола. Можно вспомнить, как народный певец Казахстана Джамбул называл коммунистических вождей Владимира Ленина и Иосифа Сталина в своих песнопениях двумя соколами, сидящими высоко на скале. И другие властелины коммунистического мира — Генеральный секретарь Китайской компартии Мао Цзедун, Великий вождь корейского народа Ким Ир Сен и другие тираны возвышались над народом, как солнца в небе.

Идея божественного происхождения царской власти пережила тысячелетия, из древнего Египта она через императорский Рим внедрилась в сознание средневекового человека и вместе с крещением пришла на Русь, где князь первосвятитель Владимир Святославич был поименован Красным Солнышком (cм. у Александра Пушкина: «В толпе могучих сыновей, С друзьями, в гриднице высокой Владимир-Солнце пировал;» ).

Вера во властелина как посредника между массой обыкновенных людей, обделённых высшим знанием, и высшим существом, неважно, как это существо называлось — Богом ли солнца, как в древнем Египте, богом ли — Духом Святым, как в христианской вере, или Карлом Марксом у коммунистов, трансформировалась лишь стилистически: только властителю понятен сакральный смысл божественного слова, абсолютное знание Божьей воли доступно только ему, представителю вечности в преходящем земном мире; менялись лишь язык и символика сакрализованной политики.

Религиозный мыслитель Филон Александрийский (I-й век до нашей эры) говорил о Логосе как божественном луче, переданном властелину Богом. Королём-Солнцем назвали Людовика XIV на основе учения философа Жана Бодэна, согласно которому король — это солнце, старший (сеньор) над князьями, которые являются его вассалами, маленькими солнцами.

С течением веков государство из воплощения божественной идеи превращается само в бога, в высшую абсолютную власть над личностью. Английский философ Томас Гоббс объявил государство Левиафаном, мощь которого основана на коллективной воле нации. Именно в голове Гоббса возникла идея о нации как коллективной личности, перед которой ничтожный человек должен склониться в покорности и в сознании своего греха.

В различных идеологических построениях по-своему отразилась эта божественная коллективная личность: носителем божьей воли Иоган Фихте объявил немецкий народ, Фёдор Достоевский — русский, Карл Маркс — пролетариат. Соответственно каждый сакральный коллектив получал своего дьявола. Фихте называл дьяволом соблазнителем и развратителем немецкого народа Наполеона, марксисты-ленинцы защищали пролетариат от сатаны империализма, европейские расисты разоблачали еврейского дьявола.

Признание гласа народа гласом божьим было распространено в самых различных течениях русской мысли, и автор «Окаянных дней» Иван Бунин, отшатнувшийся от этого мифа, вряд ли может считаться репрезентативным при анализе русской историософии. Ведь даже такой певец индивидуализма в начале своего творчества, как Максим Горький, в период увлечения богостроительством написал повесть «Исповедь» , в которой изобразил народную массу как телесное воплощение Божественного Духа, способного даже воскресить мёртвого.

Наиболее коварное философское оправдание сакрализации коллектива содержится в учении Георга Гегеля о государстве. Это Гегель утверждал, что в государстве выражен дух народа, дух же в понятийном аппарате немецкого философа был синонимом Бога. Именно Гегель подбросил аргументацию проповедникам антиперсонализма [господства общего над индивидуальным]. Гегелевский Абсолютный Дух даёт государству право на кровь, вообще на нанесение человеку страданий, ибо «всё действительное (то есть созданное единственной высшей реальностью, Абсолютным Духом) разумно».

Ещё авторы сборника «Вехи» показали, что признание гласа народа как гласа божьего уничтожает истину: народ под влиянием различных идеологов постоянно меняет оглашаемую им истину, и таким образом истина как таковая исчезает и то, что сегодня провозглашается истиной, завтра оказывается ложью.

Забавно, что сакрализуют государство и коллективную личность даже атеистические идеологи. Не веря в Бога, а утверждая лишь научную истину, они наделяют божественной сущностью, то есть носителем сакральной истины, или нацию (нацисты) или класс (марксисты).

Утверждение атеизма в этом случае как-то обнадёживает: не исключено, что, когда единственным путём к познанию мира станет наука, люди откажутся от сакрализации чего либо, не доказуемого рациональным, эмпирическим опытом, в частности, от Божественного (ибо Бога то нет) оправдания государства.

И заметим: сколь бы ни были обоснованы атаки оппонентов на Бориса Ельцина, на его политические и экономические предприятия, можно быть уверенными, что будущие историки отметят его величайшую заслугу перед Россией: первый русский президент впервые в тысячелетней истории страны создал десакрализованное государство. Правда, только лишь через какое-то время станет понятно, окончательно ли построили россияне свой политический быт без веры в «святую Русь», или в харизматического вождя «волей народа», или в «единственно правильное учение», строго разделяя действительно сакральное царство небесное и такое весьма земное сооружение, как государство, возглавляемое не божеством, а такими же людьми, как «я да вы, как целый свет».

Но зато уже сейчас ясно, что западные цивилизации давно, по крайней мере с XIX века, полностью отказались от сакрализации государства, что и привело к тому, что они намного опередили Россию в отношении к правам личности и к признанию одной единственной сакральности — мира Божьего.