Одна из статей, опубликованных в номере 3(63) выходящего в Мюнхене русского зарубежного журнала «Страна и мир», начинается с описания жизни чуть ли не самого обнищавшего народа в Европе. Все жизненно необходимые товары и продукты в стране, некогда славившейся своим национальным богатством, исчезли из магазинов, и их можно было раздобыть с величайшим трудом. Зато осталось огромное количество всё ещё находившихся в обращении бумажных денег, реальная стоимость которых падала с каждым днём. Запутанная сеть многочисленных, занятых бумажной войной хозяйственных канцелярий и пунктов выдачи продовольственных и вещевых карточек, могла создать иллюзию, что всё идёт законным порядком. На самом деле агонизирующая экономика гнала людей на чёрный рынок; граница между законностью и уголовщиной становилась почти невидимой. Натуральный обмен всё больше вытеснял денежное обращение. Главным занятием граждан стала охота за съестными припасами. Даже за продуктами по карточкам стояли длинные очереди, и пришедший позже мог лишиться и того, что рационировано. Счастливцам доставались заграничные пакеты и иностранная валюта. Обычный потребитель мог рассчитывать на покупку пары ботинок раз в 12 лет, а костюма — раз в 15 лет. Глоток свежего воздуха предоставляла культура. Продавались старые и новые произведения авторов из внешней и внутренней эмиграции, отпечатанные на бумаге, добытой на чёрном рынке…

Вряд ли кто-нибудь не узнает в этом описании жизнь россиян на обломках советской империи. Однако же в статье немецкого публициста Вилли Шиклинга «Решение во Франкфурте» [] речь идёт о Германии 1945-48 годов.

Редакция журнала «Страна и мир», опубликовав подборку статей о развитии Германии в последние сорок лет, демонстрирует, что название журнала глубоко осмысленно: страна Россия не обязательно должна рассматриваться как неповторимый феномен; в мире бывало и такое, что нам теперь представляется лишь уделом нашей несчастной родины. Рухнув, Третий рейх, казалось бы, навсегда похоронил под своими обломками всё, что создавалось веками немецким народом в экономике, социальной организации, в правовой системе. И, как пишет Вилли Шиклинг, мало  кто тогда верил (как и в первые годы постперестроечной России), что Германия (Россия) вернётся в цивилизованное состояние раньше, чем через много десятилетий. Бургомистр Франкфурта тогда подсчитал, что город примет нормальный вид лишь к концу 80 годов.

Однако всё произошло гораздо раньше: уже в середине 50 годов Германия, точнее её западные земли, превратились в одну из самых благоустроенных стран мира. В своей статье Шиклинг прослеживает драматическую историю того, что принято называть «немецким экономическим чудом».

Прежде чем обратиться ко второй части статьи Шиклинга, где раскрываются механизмы этого «чуда», почитаем блестяще написанные путевые заметки Бориса Хазанова, эмигранта из СССР, посетившего вторую, восточную часть Германии, бывшую ГДР. Заметки Хазанова, которые можно было бы обозначить и как публицистическое эссе, с экскурсами в историю и культуру страны, называются «Ута, или путешествие из Германии в Германию» [].

Поселившись около десяти лет назад в западногерманском городе Мюнхене, русский писатель вжился в образ одной из самых благоустроенных в социальной и экономической областей стран.

И вот он едет в другую, восточную Германию и потрясённо констатирует:

«Оказывается, даже Германию можно превратить в свинарник!» В Лейпциге на месте рухнувших балконов торчат ржавые балки. На окраине города на улице Хайтербликаллее (что означает светлый вид на аллею), мрачные серо коричневые блоки, груды мусора. (Я, автор этой статьи, так же, как и Хазанов, пересекая на своей машине бывшую границу ГДР, ощутил, что вдруг оказался в загадочной зоне из фильма Тарковского «Сталкер».) А ведь нам, советским людям, ГДР представлялась раем в социалистическом лагере и даже аргументом в пользу социализма!

Оказывается, разруха, грязь, неэффективная экономика — следствие не национальной ментальности, а определённого общественного устройства. Вы думали, что грязь и бесхозяйственность несовместимы с немецким образом жизни, с психологией этого народа, — замечает Хазанов — и не без удивления добавляет: нет, это тоже Германия.

И, может быть, русский читатель разовьёт эту мысль: грязь, разруха, безответственность — не обязательные атрибуты быта его народа, может существовать и другая Россия (хотя бы и такая, какой была до 1917 года). Что же для этого надо сделать?

Ответ на этот вопрос содержится в статье Вилли Шиклинга «Решение во Франкфурте» и в очерках Хазанова. Шиклинг рассказывает об экономических предпосылках расцвета Западной Германии; Хазанов обращается к его политическим, религиозным и культурным источникам.

Если вдуматься, то никакого экономического чуда в Германии 1948 года не произошло: разве можно назвать «чудом» великолепный результат политики и экономики здравого смысла? Скорее, уже можно назвать экономическим чудом семидесятилетнее и до сих пор продолжающееся существование нации в условиях фантастической, ни на какой нормальный опыт не опирающейся хозяйственной политики: русские действительно совершили чудо выживания. Вряд ли немцы выжили бы после 1945года, если бы не появился в руководстве страной экономист, профессор Людвиг Эрхард.

Вилли Шиклинг раскрывает ход мыслей Эрхарда. Оказывается, американские оккупационные власти, испуганные размерами разрухи в Западной Германии, ввели там административную распределительную систему, нечто вроде социалистического планового хозяйства. Только строгое планирование, думали они, может удержать страну от хаоса.

Иначе думал Эрхард: «Статистики и планировщики не хотят понять, что нет ничего труднее, чем выразить в точных цифрах материальные и особенно человеческие ресурсы, что иной, более свободный и демократический порядок способен высвободить не поддающиеся учёту силы и опрокинуть пессимистические расчёты».

Эрхард понял, что поскольку самая производительная сила — это человек, то в первую очередь нужны инвестиции не в тяжёлую промышленность, а в производство товаров широкого потребления. Снабжение трудящихся, по Эрхарду, — самая надёжная форма капиталовложений. Поразительно для нормального мышления (а не для советских людей, пытавшихся совершить чудо) — утверждение Эрхарда, что кредитование пищевой промышленности следует относить не к разряду потребительских, а к разряду производственных кредитов. А снабдить рынок товарами, считал Эрхард, возможно только в том случае, если деньги приобретут истинную ценность и станут единственным средством обмена: не карточки, не какие-либо предметы при бартерных сделках, а только деньги. В одну прекрасную ночь Эрхард совершенно неожиданно для всех объявил о денежной реформе, развязавшей народную инициативу и полностью ликвидировавшей все признаки планового хозяйства.

Результаты реформы Эрхарда стали сказываться почти мгновенно. Магазины заполнились товарами. Частные торговцы и предприниматели вступили в конкурентную борьбу, начала повышаться производительность труда. Учитывая все эти обстоятельства, американцы ввели в действие план Маршалла, и Западная Германия стала той страной, с которой познакомился Хазанов в начале 80 годов.

В очерке «Ута, или Путешествие в Германию» Хазанов обращается и к историческим предпосылкам сегодняшнего расцвета Германии, причём защищает так называемые прусские добродетели, не закрывая глаза, разумеется, на историю прусского милитаризма. Большая заслуга в развитии немецкого правового государства принадлежит, по мнению Хазанова, Фридриху Великому. Благодаря этому просвещённому монарху возникла система, в которой мужик мог подать в суд на государство и выиграть процесс, система, где нет места коррупции, воровству и самоуправству властей. В наследство от той эпохи и досталась Германии бюрократия, которую Хазанов называет «занудной и туповато педантичной», — характеристика, с которой согласится любой русский эмигрант, ставший немецким гражданином.

Русский читатель узнаёт из эссе Хазанова об образе жизни немца — представителя среднего класса, то есть, в сущности, большей части населения Германии. Нарисованная им картина вполне объективна. Но у людей иных взглядов, чем Хазанов, его мысль о порабощении немца комфортом, политикой, прессой, рекламой может вызвать некоторые сомнения. Во всех обобщениях — «мы», «русские», «немцы», «средний класс» и т.п. — всегда есть некоторый риск упрощения, нивелировки сложного явления, называемого человек.

Той же самой склонности — оперировать чересчур общими понятиями — подвержен и автор статьи «Немецкая политика и мораль» [] Гельмут Шмидт; он — один из самых интеллектуальных политических деятелей Германии, бывший канцлер. В статье, помещённой в этом же журнале, он слишком легко объединяет понятия государственная власть и народ, считая мирную, можно даже сказать умиротворяющую политику по отношению к коммунистическим правителям СССР, выгодной и для русского народа.

Шмидт — типичный либеральный политик, цель труднейшей деятельности которого — сохранить равновесие между порядком и свободой как внутри страны, так и в международных отношениях. Он справедливо критикует тех политиков (к сожалению, не признаваясь, что и сам может быть к ним отнесён), для которых стабильность в странах восточной Европы ценнее, чем свобода её народов.

Возможно, самым ценным моментом в статье Гельмута Шмидта является его описание сегодняшней Германии как страны, преодолевшей своё прошлое. Его аргументы в этом отношении весьма убедительны. Ему можно лишь поставить в упрёк чересчур многословную и даже назойливую аргументацию в доказательство того, что и так очевидно серьёзному наблюдателю: а именно, что объединённая Германия не сойдёт с пути демократического развития.