I
Вряд ли можно признать корректным празднование коммунистами 25 октября (старого стиля) – 7 ноября (нового) 1917 года как дня победы социалистической революции в России. В сущности, никакой, тем более социалистической, революции в этот день в России не произошло, и демократической общественности стоило бы рассматривать события этого дня в Петрограде как первую из бесчисленных последующих иллюстраций на тему "коммунисты и правила демократической игры".
В XX веке Россия пережила две истинные революции: в результате революции 1905 – 1906 годов русское самодержавие было заменено думской (парламентской) монархией с ярко выраженными признаками демократического плюрализма. В феврале-марте 1917 года вторая русская революция свергла монархию, и в России установилось республиканское правление с чрезвычайно широкими демократическими правами для народа. В февральской революции выразилось поистине всенародное отрицание существовавшей тогда формы правления: все слои российского общества, все нации, составлявшие Российскую империю, приняли участие, хотя в подавляющем большинстве своем пассивное - недовольным молчанием и невмешательством, - в ликвидации думской монархии и в замене ее буржуазной республикой. Среди весьма небольшого числа сторонников старого общества можно было бы еще найти убежденных монархистов, но талантливых и готовых бороться за свои идеи почти не было. Поэтому-то, в частности, февральская революция принесла несравнимо больше жертв защитникам трона, чем революционерам [А.Солженицин. «Красное колесо. Узел III. Март семнадцатого» 
].
Кровопролитие длилось относительно недолго, и в марте-апреле 1917 года из хаоса первых недель революции стали возникать контуры российской многопартийной демократической парламентской республики с преимущественным представительством во Временном правительстве как раз социалистических партий. Во всяком случае, Временное правительство, в состав которого, помимо социалистов, входили и либералы, имело самую широкую поддержку со стороны населения. Даже большевики в лице самого Владимира Ленина признавали, что Россия в результате февральской революции стала самой свободной из всех воюющих тогда стран и что форма ее правления должна решиться на Всероссийском Учредительном собрании.
Вместе с тем ленинцы никогда не верили в идеи свободы, даже в те социалистические идеи, которые формулировались бы не ими. Правовые государственные нормы ленинцами всегда подвергались осмеянию как выражение буржуазного мышления. Они никогда не были готовы к компромиссу с иными партиями и были способны лишь к единоличному правлению. Если представленные во Временном правительстве партии сознавали невозможность правления без широкого национального согласия, то Ленин самонадеянно (как тогда казалось) заявил, что «есть такая партия», которая может взять на себя ответственность за судьбы России, - это большевистская партия. Поскольку большевики легально власть получить не могли, они и совершили 25 октября переворот от имени рабочих и крестьян, чьего согласия они не испрашивали. В этот день никакой революции не произошло, а ударные силы одной партии ворвались в Зимний дворец, арестовали Временное правительство и провозгласили однопартийное правительство (пара левых социалистов-революционеров не в счет). Обнаружив по результатам выборов в Учредительное собрание, что 75% населения их не поддерживает, большевики Учредительное собрание разогнали, а рабочие демонстрации в защиту Учредительного собрания были встречены 5 января 1918 года большевистскими пулеметами. [«Независимое рабочее движение в 1918 году». Стр.28…35. ]
Почти всё население России тогда и восприняло большевистский переворот в октябре 1917 года и последовавший затем разгон Учредительного собрания как контрреволюцию, а созданный большевиками Совет народных комиссаров рассматривался всеми слоями населения, в том числе и рабочими крупнейших заводов Петрограда, как правительство узурпаторов. (В рабочих воззваниях наименование «народные комиссары», как правило, сопровождалось словами «так называемые».)
И всё же большевики имеют полное право утверждать, что их революция победила, однако празднование своей истинной победы им следовало бы перенести с 25 октября на последний день Гражданской войны, результаты которой доказали, что большевики - действительно единственная партия, которая смогла создать на развалинах российской империи новую государственность. Только большевики в течение трех лет Гражданской войны сумели осуществить свои цели и полностью, революционно изменить всю русскую жизнь. В результате Гражданской войны были сметены все прежние правовые, моральные нормы, все представления о культуре и о религии, на которых стояла тысячелетняя Россия. Неспособные ни к последовательному реформированию устаревших форм российской системы, ни к созданию сильной демократии антибольшевистские силы проиграли сражение за Россию радикальным социальным экспериментаторам.
И даже тогда, когда после переворота в Петрограде и в Москве большевики провалились во всей остальной России, и их власть к середине 1918 года смогла распространиться лишь на территорию московского царства времен Ивана Грозного, силы антибольшевизма не смогли воспользоваться неприязнью всей огромной страны к большевикам и другими своими огромными преимуществами, чтобы спасти Россию от той ситуации, из которой она и по сегодняшний день не может выбраться.
Советские историки обвиняют в развязывании Гражданской войны некие контрреволюционные силы и иностранных интервентов. В действительности же, Гражданская война была провозглашена Лениным целью большевизма еще в 1914 году, когда он писал: «Превращение современной империалистической войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг». [В. И. Ленин. «Война и российская социал-демократия»]
И когда Гражданская война началась, Ленин объявил: «Наша война является продолжением политики революции, политики свержения эксплуататоров, капиталистов, помещиков». [Выступления В. И. Ленина на VII Всероссийском съезде Советов]
Клеймя преступления империалистов, развязавших европейскую бойню, Ленин ни в коем случае не останавливался перед призывами к новой бойне - к внутринациональной. Он писал: «Говорят о "потоках крови" в Гражданской войне... Эту фразу повторяют на тысячи ладов все буржуа и все оппортунисты. Над ней смеялись и будут смеяться ...все сознательные рабочие» [В. И. Ленин. «Русская революция и Гражданская война»] (на ленинском языке "сознательный рабочий" - это рабочий, согласный с большевизмом).
Однако, имея дело с высказываниями Ленина, нельзя забывать, что вождь большевиков был убежденным диалектиком, впрочем постоянно путавшим приемы диалектики с софистическими манипуляциями. Тот самый Ленин, который призывал развернуть Гражданскую войну и смеялся над гуманистами, предупреждавшими, что Гражданская война приведет к потокам крови, когда в результате этой войны в России разразился страшный голод, обвинил во всем, конечно же, мировую буржуазию: «голод, - писал он, - это тяжкое последствие отсталости России и семилетней войны, сначала империалистической, потом гражданской, которую навязали рабочим и крестьянам помещики и капиталисты всех стран». [В. И. Ленин. «Обращение к международному пролетариату»]
Вот на эту-то последнюю версию и опираются советские пропагандисты, когда говорят о начале Гражданской войны, как-то мимоходом упоминая ленинские призывы к «превращению войны империалистической в войну гражданскую».
И все же, сколь бы парадоксальным это ни показалось, обе эти вроде бы взаимно противоречащие ленинские версии правильны.
Захватив власть, большевики начали террор не только против своих активных врагов, но вообще против всего народа. Прежде всего они начали преследовать офицеров русской армии. Когда большевики объявили о создании своего правительства народных комиссаров, командиры русской армии реагировали на это довольно вяло. Значительное число офицеров и среди них немало генералов готовы были служить этому, как и Временному демократическому правительству: в царских военных училищах утверждалась аполитичность армии. Но когда большевики начали буквально отстрел русских офицеров, им ничего не оставалось, как защищаться.
В воспоминаниях многих белых офицеров, опубликованных как в «Белом архиве», так и в «Архиве русской революции», имеются свидетельства того, что русская армия ни к какой борьбе с большевизмом не готовилась. Так, один из самых беспощадных аналитиков белого движения генерал П. И. Залесский утверждал: «В сущности, никаких «контрреволюций» не было и даже тенденций к ним не было - всё подчинилось силе (большевиков), хотя бы только воображаемой.
Гражданская война и все восстания - все это было создано насилием большевиков. Белогвардейцы, белоармейцы или просто "белые" - это гонимые большевиками люди: офицеры, землевладельцы, купцы, промышленники, зажиточные крестьяне, вообще люди, которых грабили, убивали, истязали…
…
Что же удивительного, что офицер уходил от своих гонителей и мучителей? Уходил не для "контрреволюции", не для гражданской войны (офицеры всегда были вне политики), а только ввиду невозможности оставаться в районе, где царило бесправие, дикое необузданное насилие и грабеж и, грабеж и без конца!!! Бежали все, кто мог бежать…
…
Спасшиеся от убийств и насилий русские люди скопились на разных окраинах России и там силою событий принуждены были взяться за оружие». [Генерал П. И. Залесский. «Главные причины неудачи Белого движения на Юге России»]
Все, что здесь сказано об офицерах, можно отнести и к любым другим классам и социальным группам.
Чрезвычайное собрание уполномоченных представителей фабрик и заводов Петрограда 26(13) марта 1918 года приняли на своем собрании резолюцию о политическом терроре. В этой резолюции говорилось: «На улицах и в домах днем и ночью ежедневно происходят убийства. Убивают не только грабителей и не только грабители, но и ответственные агенты Советской власти. Убивают под видом борьбы с контрреволюцией, убивают не врагов народа, а частных мирных граждан, рабочих, крестьян, студентов, солдат. Убивают без суда и следствия, рассчитано и хладнокровно. Убивают нашим именем, именем революционного пролетариата». [26 (13) марта 1918. «Резолюция о политическом терроре»]
Можно было бы допустить, что всё это лишь эксцессы революции, если бы не знать ленинского учения о классовой борьбе, которое осуществлялось в те дни на практике. Ленинец, председатель ВЦИКа Яков Свердлов писал 16 мая 1918 года в газете "Знамя труда": «Только если мы сумеем расколоть (выделено мной. - Г. А.) деревню на два лагеря, возбудить такую же классовую борьбу, как в городе, только тогда мы достигнем в деревне того, что достигли в городе» [М. Геллер, А. Некрич. "Утопия у власти" Лондон, изд. 2-е ].
Обвинять империалистов в развязывании гражданской войны можно лишь, если согласиться с готтентотской моралью: если ты у меня украл корову, это - плохо, а если я у тебя, - то это хорошо. Большевики с первых дней своей власти начали отнимать хлеб у крестьян, у рабочих - права, которые они получили в результате двух предыдущих революций, развернули дикий террор против городского населения, обозначив свои невинные жертвы "буржуями" и "контрреволюционерами". И когда те, кто осознал страшную опасность, нависшую не только над их правами и собственностью, но даже и над их жизнью, взялись за оружие, они были обвинены в развязывании кровопролитной гражданской войны!
Регулярные военные действия действительно начали противники коммунистов, когда у тех еще и армии-то не было, вынудили же их к этому сами большевики своим контрреволюционным переворотом и - главное - своими акциями после него.
Первые антибольшевистские военные соединения стал создавать бывший начальник штаба Верховного Главнокомандующего русской армии генерал Михаил Алексеев в столице Донского казачества Новочеркасске. Туда же прибыли Лавр Корнилов, Верховный главнокомандующий русской армией при Временном республиканском правительстве, а также генерал Антон Деникин, который позже, после гибели Корнилова (31 марта 1918 года) и смерти престарелого Алексеева (8 октября 1918 года) возглавил Белое движение на юге России. Чтобы придать антибольшевистскому движению какую-нибудь политическую мотивировку, в Новочеркасск приехали последний председатель Государственной Думы Михаил Родзянко, министр иностранных дел Временного правительства левый либерал Павел Милюков, военный министр Временного правительства социалист-революционер Борис Савинков. В Новочеркасске была создана так называемая Добровольческая армия (Добрармия) из офицеров, бежавших на Дон от большевистского террора. К середине 1918 года в ней было всего лишь 5 тысяч бойцов, и первый этап ее деятельности характеризовался прекрасной дисциплиной. Затем армия постепенно начала расти, хотя, например, надежды руководителей движения на вступление в Добрармию большого числа казаков не оправдались: казачья молодежь, покинувшая под влиянием большевиков фронт и не испытавшая на себе коммунистической власти, устала от войны и в Добрармию вступала неохотно, что явилось, в частности, причиной самоубийства атамана Донского казачества Алексея Каледина, разочаровавшегося в своих земляках.
В течение 1918 года и позже по всей России стали возникать антибольшевистские армии и правительства.
В Самаре, на Волге в июне 1918 года собрались бывшие депутаты разогнанного большевиками Учредительного собрания и провозгласили Комуч (Комитет членов Учредительного собрания). Первоначально (до октября 1918) его власть распространялась на среднее Поволжье и Уфимскую область. Комуч создал "Народную армию". 18 ноября 1918 года в Омске на основе Уфимской директории было образовано Верховное российское правительство, под управлением которого находились Дальний Восток, вся Сибирь, Урал и Поволжье. Ситуация для Сибирского правительства была чрезвычайно благоприятной: влияние большевиков в Сибири было ничтожным, у Сибирского правительства оказался русский золотой запас, армия правительства была создана на мобилизационном, а не на добровольческом принципе.
2 августа 1918 года на севере России, в Архангельске, было создано Верховное управление северной области во главе с бывшим народным социалистом Николаем Чайковским, отменившее все декреты большевистского правительства.
Позже, 11 августа 1919 года, в Ревеле под руководством генерала Николая Юденича было создано Северо-Западное русское правительство, в составе которого были социал-демократы ("меньшевики"), кадеты (левые либералы) и беспартийные.
Еще при Временном правительстве начался распад бывшей Российской империи, длившийся до середины 1918 года.
17 марта 1917 года была создана Украинская центральная Рада, возглавляемая историком Михаилом Грушевским, а в мае того же года автономное украинское правительство, руководимое социалистами Симоном Петлюрой и Владимиром Винниченко. 19 ноября 1917 года в так называемом Третьем универсале Украина объявляла себя независимой от большевистского правительства в Петрограде.
Самостоятельные государства возникли в Прибалтике и в Закавказье. Попытки большевиков установить в этих освободившихся республиках свою власть поначалу полностью провалились. Так, рабочие Грузии в ноябре 1917 года предотвратили большевистский переворот. Таким образом, в течение года после октябрьского переворота установилась своеобразная ситуация: на одной стороне - централизованное правительство большевиков на кусочке российской земли (Петроград – Москва), на другой стороне - вся Россия и все народы бывшей Российской империи. Большевистский поэт Владимир Маяковский в поэме «Хорошо» образно описал эту ситуацию: «Посреди винтовок и орудий голосища Москва - островком, и мы - на островке. Мы - голодные, мы нищие, мы с Лениным в башке и с наганом в руке» [В.Маяковский. Поэма «Хорошо» ].
Но только на этом "островке" царила единая власть, остальная же Россия была разделена между несколькими большими руководящими центрами и бесконечным числом всяческих правительств и даже каких-то местных вождей: на Украине они назывались "батьками", на Дальнем Востоке - "атаманами". Ни одного дня Гражданской войны не существовало ни единого антибольшевистского правительства, ни единой антибольшевистской армии, ни антибольшевистской программы, под которой могли бы подписаться все участники антибольшевистской борьбы. А в Москве (столице большевиков с марта 1918 года) - строго организованная партия с единым правительством, с единой, пусть и демагогической программой, организует единую Красную армию. Один из ее первых главнокомандующих бывший полковник царской армии Иоаким Вацетис вспоминает: «Надо было объединить все революционные элементы, преданные диктатуре пролетариата, (так на большевистском новоязе называлась власть компартии. - Г. А.) в одну Единую пролетарскую регулярную армию, пригодную для действия против всех врагов советской власти». [И. Вацетис. "Гражданская война". Сб. "Память" № 2, ИМКA-Пресс, Париж, 1979, с. 58]
С созданием антибольшевистских правительств и армий и Красной армии и началась Гражданская война в России, длившаяся более трех лет.
Это была война между разрозненными силами плюралистической демократии и социальными экспериментаторам и, прекрасно сознававшими, что без железной централизованной власти и без тотального принуждения их утопические намерения не осуществимы.
Утвердившаяся в исторических описаниях Гражданской войны в России теория, согласно которой красные боролись за прогрессивный общественный строй, а антибольшевистское движение воплощало идеи реакции и стремилось возродить в России монархию, страдает сильным искажением.
Николай Волков-Муромцев, служивший в Добровольческой армии, вспоминает, что в штабе Деникина были представлены люди самых разных убеждений. Генерал Романовский сочувствовал социализму и стоял за Учредительное собрание, другие мечтали о возрождении "единой неделимой Российской империи", в то время как их товарищ и по оружию обещали "федерацию свободных народностей". Мемуарист не помнит ни одного офицера из помещиков, который мечтал бы о возвращении своей земли. Весьма существенно и другое замечание Волкова-Муромцева: «Правительство белой армии боялось реакции больше, чем большевиков». [Н. В. Волков-Муромцев. «Юность. От Вязьмы до Феодосии» ]
Даже такие добросовестные историки русского большевизма, как Некрич и Геллер, в своей книге «Утопия у власти» называют белых "контрреволюционерами", хотя им известно, что вожди Белого движения приняли февральскую революцию. В частности, Деникин, чьи взгляды были далеко не самыми либеральными в антибольшевистском движении, объявил о признании всех демократических законов, действовавших до 25 октября.
Что же касается Комуча и Уфимской директории, то они даже признали советы рабочих депутатов (разумеется, без большевиков), объявили 8-часовой рабочий день, разрешили свободные профсоюзы. Государственный флаг Комуча был красный. Верховный правитель Сибири адмирал Колчак, разогнав Директорию из-за ее кокетничанья с социалистическими идеями, вовсе не был черным реакционером: он был сторонником демократической республики и сохранения основных либеральных свобод, установленных февральской революцией. [Д. В. Филатьев. «Катастрофа Белого движения в России». ИМКА-Пресс, Париж и другие источники.]
В рядах антибольшевистских сил сражались представители самых разных классов и партий. Одной из самых мужественных воинских частей, сражавшихся на стороне Уфимской директории, был полк рабочих Иващенковских артиллерийских заводов под Самарой на Волге. На Урале действовала народная армия, состоявшая из рабочих полков Ижевского и Боткинского заводов, которые после роспуска Уфимской директории перешли в армию Колчака.
Что же касается крестьян, то даже советский историк признает: «На Украине к середине 1919 года все крестьянство во всех своих слоях было против советской власти». И не только на Украине. Против коммунистов в конце концов восстали и казаки (близкое к крестьянству сословие), и перед самым концом Гражданской войны развернулась отчаянная крестьянская война против большевиков в центральной России, завершившаяся восстанием, которое было подавлено частями Красной армии под командованием бывшего подпоручика царской армии Михаила Тухачевского.
Выступая против большевиков, крестьяне не обязательно переходили в белые армии. Чаще всего крестьянские движения были автономны и возникали из одинакового недоверия крестьян как к красным, так и к белым. Крестьянская Россия пела песню: «Эх, яблочко, цвета спелого, бей слева красного, справа - белого».
Представление о красных как борцах за интересы рабочих и крестьян стало возможным, в частности, потому, что большевики с самого начала повели не только военную борьбу против своих противников, но и борьбу понятий. Они попросту объявили всех крестьян, выступавших против них, кулаками, а рабочих, боровшихся в антибольшевистских войсках, - контрреволюционерами. Так, когда 13 мая 1918 года в Ашхабаде был свергнут большевистский комиссар Фролов, в Туркменистане возникло единственное в России правительство, возглавляемое правым эсером Федором Фунтиковым. Оно управляло Туркестаном почти год, пока Красная армия не уничтожила его. В советской энциклопедии рабочее восстание в Ашхабаде названо антисоветским и инспирированным английскими империалистами (интересно, что соответствующая статья в энциклопедии названа «Ашхабадский мятеж»: свой переворот против законного правительства большевики называют «революцией», а восстание против них - «мятежом»).
Большевики расстреливали любые выступления рабочих против их власти, даже самые мирные, как, например, 1 июня 1920 года была расстреляна в Харькове рабочая демонстрация, требовавшая у захвативших город большевиков хлеба [3. Ю. Арбатов. "Екатеринослав в 1917-22 гг.". Архив русской революции, изд. Гессена, Берлин, 1922, т. 12, с. 120]. О подобных случаях расправы с рабочими выступлениями со стороны белых неизвестно, хотя белые подчас зверски расправлялись с отдельными рабочими, заподозренными в сотрудничестве с коммунистами, а в Сибири белые даже секли крестьян, которые отказывались служить в белой армии или же скрывали от нее продовольствие и фураж. (К вопросу об отношениях белых и красных с народом мы вернемся ниже. Здесь лишь подчеркивается, что красных по крайней мере не больше, чем белых, можно назвать защитниками рабочих и крестьян.)
Против большевиков выступила почти вся русская демократическая интеллигенция, в основной массе своей настроенная социалистически или же лево-либерально. В письме большевистскому наркому просвещения Анатолию Луначарскому писатель-демократ Владимир Короленко писал: «Русская литература и при этом вся она, как Вы сами говорите, "безукоризненная", марксистская и народническая, социалистическая, демократическая радикальная и либеральная, вся она, без различия партий, оттенков и направлений - не с вами, а против вас. Горькие уходят, приходят Ясинские». [«В. Г. Короленко в годы революции» под ред. П. И. Негретова. Из публикаций Чалидзе, Вермонт, США, с. 75]
Силы антибольшевизма состояли в основном из демократов. Так, Украинская Рада в Четвертом универсале провозгласила социалистическую программу раздела помещичьих земель и рабочего контроля над производством. Во главе Грузинской республики стоял социал-демократ Гегечкори. Программа одного из первых руководителей Добровольческого движения генерала Лавра Корнилова была однозначно демократической. В ней содержалось требование равенства всех граждан перед законом и запрет ограничений прав по сословным или национальным признакам, содержалось обещание предоставить полную свободу профсоюзам, разрешения рабочих стачек. Корнилов намеревался после войны выкупить помещичьи и монастырские земли и передать их беднейшим крестьянам. В его программе содержалась гарантия свобод слова и печати, восстановление права собственности. [Белый архив, ч. 2-3, с. 173-183]
Самой же демократической и либеральной программой была программа последнего главнокомандующего вооруженными силами на Юге России (В.С.Ю.Р.), генерала Петра Врангеля, которую он, в отличие от всех других руководителей антибольшевистского движения, начал энергично выполнять (более подробно об этом - во второй части статьи). В одной советской песне периода Гражданской войны в соответствии с задачами дезинформации поется о Врангеле: «Белая армия, черный барон - снова готовят нам царский трон». А в программе Врангеля содержались те слова, которые стояли на знаменах русских социалистов-народников конца XIX века: народу - земля и воля в устроении государства! [А. А. Валентинов, "Крымская эпопея". "Архив русской революции", т. 5]
Между прочим, большинство вождей белого движения было выходцами из самого простого народа: генералы Алексеев и Деникин - сыновья крестьян, Корнилов - сын отставного хорунжего (б. штабного писаря). Во главе большевиков стояли дворянин Ульянов (Ленин) и сын богатого земельного арендатора Лев Бронштейн (Троцкий).
В начальный период Гражданской войны население встречало антибольшевистские войска как освободителей от тирании. Об этом сохранились свидетельства очевидцев самых различных направлений: либералов, монархистов, социалистов [Мемуары Н. Полетики. «Виденное и пережитое» Библиотека-Алия, Израиль, 1982. ].
О тоталитарном, контрреволюционном характере большевизма писали в то время не только демократические белые генералы, например, генерал-майор Пётр Махров, начальник штаба армии у генерала Врангеля, [Генерал П. С. Махров. «Доклад Главнокомандующему». Журнал «Грани», № 124. ] но и некоторые перешедшие на сторону красных бывшие офицеры. Так, бывший казачий войсковой старшина (подполковник), а позже командир 2 Конной Армии Филипп Миронов резко писал Ленину: «Вся деятельность коммунистической партии, возглавляемой Вами, направлена на истребление казачества, на истребление человечества вообще». Не получив ответа от Ленина, Миронов выступает против большевиков и в воззвании к своим бойцам разъясняет свою позицию: «Чтобы спасти революционные завоевания, остается единственный путь - свалить партию коммунистов». [Филипп Миронов «Приказ-воззвание по Донскому корпусу» ]
И вот несмотря на общенародный характер неприятия большевизма, несмотря на сильнейшее сопротивление ему во всей России, несмотря на огромные преимущества антибольшевистских сил в начале Гражданской войны, несмотря на демократические идеи, окрылявшие основную массу противников большевизма, Гражданская война заканчивается триумфом кучки большевиков, поначалу даже не имевших сколько-нибудь серьезных вооруженных сил, и установлением в России коммунистической власти.
В чем же причина этой уникальной победы одной партии над, казалось бы, намного превосходящими силами ее противников?
II
Положение большевиков в течение первого года их власти было чрезвычайно неустойчивым. Мало кто верил, что большевистская власть удержится в России более двух-трех недель. Но шли месяцы, прошел 1918-й, затем 1919-й год, а силы большевиков всё более увеличивались, дело же их противников - белых - обнаруживалось как весьма проблематичное, а к середине 1920 года оно стало просто безнадежным. К 1922 году Гражданская война заканчивалась полной победой большевиков над всеми их противниками.
Такой непредвидимый поворот событий провоцирует на отказ от попытки раскрыть причины поражения белого движения: фатализм кажется в этом случае более убедительным, и не один только писатель Владимир Максимов в поэтическом романе о Колчаке, склонен был списать поражение белых на волю судьбы: покорный фатализм прочитывается и в воспоминаниях некоторых участников белого движения.
Разумеется, каждый верующий человек понимает, что в конечном счете все находится в руках Божьих и в любом историческом явлении имеется свой мистический смысл. На поверхности лежит мысль о наказании русского народа за какие-то исторические грехи. Нельзя отмахнуться от напоминания Николая Бердяева, что «революции в России предшествовал упадок в официальной церкви, ослабление христианской жизни в народе» [Н. А. Бердяев. «Истоки и смысл русского коммунизма». ИМКА-Пресс, 1955 ]. Вместе с тем, фатализм принадлежит к тому направлению философии и богословия, которое пренебрегает свободой воли и не видит заложенной в христианстве идеи об ответственности человека перед Богом.
Антибольшевистские силы потерпели поражение в борьбе за Россию по причинам, конечно же, глубоко мистическим (и раскрыть их - дело не историка, а религиозного философа), однако выразившимся в конкретных просчетах белых и в конкретной же удачливости красных.
***
В первой части говорилось о программах различных антибольшевистских направлений. Однако все эти программы не стали руководством к политическому действию. Выполнение программ откладывалось до победы над большевиками (единственное серьезное исключение - политика Врангеля на юге России, но об этом - ниже). Политические цели антибольшевистских сил не доводились до сознания населения, программы лежали в столах у военачальников, в лучшем случае одноразово публиковались в какой-нибудь газетке в освобожденных от большевиков городах.
Большевики же развернули широкую пропаганду своих целей: уничтожение частной собственности на средства производства, вся земля - крестьянам, народам царской империи - независимость, рабочий контроль над производством и т. п. Все эти лозунги обнаружились достаточно рано как демагогия, однако большевики несравненно лучше, чем их противники, понимали силу пламенного слова и легкую внушаемость толпы.
Белые же, даже офицеры, склонны были разделять взгляд генерала А. И. Деникина, заявившего в самом начале движения: «Армия не должна вмешиваться в политику. Единственный выход - вера в своих руководителей» [В. Павлов. «Марковцы в боях и походах за Россию». Париж, 1962, с. 240]. Всё, что знали белые бойцы, можно было бы уложить в одну идею: выгнать большевиков, созвать Учредительное собрание, а оно уж е решит все политические вопросы.
А так как Учредительное собрание, например, не решило еще аграрного вопроса, законники-белые стали в некоторых местах возвращать помещикам землю, захваченную крестьянами согласно незаконному большевистскому декрету о земле. Это делали даже те белые вожди, которые в своих программах предусматривали передачу земли крестьянам после Гражданской войны! И в других вопросах (например, о мире) белые оставались на позициях непредрешенчества и уважения к легитимности, красные же обратились к массам с призывом совершать действия, опирающиеся не на решения законного народного представительства, а на декреты однопартийных советов и приказы так называемых народных комиссаров.
В армии Деникина офицеры придерживались самых разных политических взглядов, и это не считалось неестественным: демократическое Учредительное собрание разберется. Красная же армия строилась на обязательной для всех бойцов единой идеологии. При этом большевистские комиссары не только вдалбливали эту идеологию в сознание красноармейцев, но даже сами формулировали цели белого движения. Весьма остроумно замечание М. Геллера: «Отсутствие четкой программы у белых позволило красным пропагандистам придумывать программу за Колчака и Деникина» [М. Геллер, А. Некрич. «Утопия у власти». Лондон, 1986. ]. Следовало бы уточнить: не отсутствие таковой программы у белых, а закрытость ее от широких слоев населения. Красные мастера дезинформации внушали массам, что цель белого движения - восстановление монархии, насильственное удержание национальных окраин под игом русского империализма, закабаление крестьян помещиками и рабочих - капиталистами. Выше мы останавливались на содержании политических программ белого движения, имевших мало общего с большевистскими вымыслами, однако конкретные дела белых скорее помогали красной пропаганде, чем препятствовали ей. Так, лозунг - "единая и неделимая" появился после гибели Корнилова В программе Корнилова на будущее значилась полная самостоятельность Польши, Финляндии, Украины ["Политическая программа Корнилова". Белый архив, под ред. Лисового, Париж, 1928. Ч. 2-3 ], а возглавляемая им армия сражалась "за единую и неделимую". Большевики же уже одним из первых своих декретов провозгласили право национальных окраин на отделение от России.
Слишком поздно начали понимать отдельные мыслящие офицеры белой армии важность пропаганды. Полковник Лисовой в конце 1919 года писал в докладе о положении на Западном фронте: «...страшным и опасным для дела борьбы является советский отдел пропаганды, организованный и поставленный ими в мировом масштабе... В сравнении с советской пропагандой наш отдел пропаганды является жалкой детской игрушкой кустарного производства» [Белый архив, ч. 1, с. 12]. И только в самом конце Гражданской войны, когда уже трудно было что-либо спасти, начальник штаба Врангеля генерал Махров разработал практический план развертывания разъяснительной работы среди населения с целью «донести до его сознания демократические цели белой освободительной борьбы» [Генерал П. С. Махров. «Доклад Главнокомандующему». Журнал «Грани», № 124 ].
Большевистская пропаганда не только количественно обогнала белую, она выработала неслыханное дотоле обращение с привычным понятийным аппаратом. Основной прием большевистской пропаганды состоял в наклеивании ярлыков, ничего общего с действительностью не имевших, но настраивавших массы в нужном для большевиков духе. Мемуарист вспоминает, что, когда в 1918 году к Екатеринославу приближалась украинская армия Петлюры, председатель большевистского совета кричал, что на город надвигаются «петлюровские банды, впереди которых идут помещики и попы» [«Екатеринослав 1917-1922». Архив русской революции под ред. Гессена, Берлин, 1923, с. 84.]. А между тем Петлюра был по убеждениям социалистом! И такое выступление было не актом самодеятельности какого-то одного комиссара: это была установка на обман. Один из руководителей большевиков Н. И. Бухарин говорил в то время в кругу единомышленников: «Международные политики в годы большого исторического сдвига... оказались неподготовленными к тем формам дипломатии, которые выдвинул наш Ильич... Мы околпачим всю Европу! Весь мир!». [«Екатеринослав 1917-22». Архив русской революции под ред. Гессена, Берлин, 1923, с. 137] Ленин действительно учил свою партию «идти на всякие уловки, хитрости, нелегальные приемы, умолчание, сокрытие правды». [В. И. Ленин, собр. соч., изд. 5-е, т. 24, с. 199] При таком подходе к "правде" большевикам ничего не стоило объявить тамбовских крестьян или Кронштадтских моряков, выступавших с лозунгом"Вся власть Советам без коммунистов!", наймитами английских империалистов, стремящимися восстановить в России капитализм.
Уже тогда в большевистской пропаганде важную роль играла релятивизация понятий. Пример такой игры с понятиями - использование большевиками слова "патриотизм". Когда вспыхнула Первая мировая война, Ленин поставил задачу поражения русского правительства. Он говорил о "буржуазном патриотизме" и призывал солдат бросать оружие, заявив, что только большевики дадут мир. Но когда во главе русского правительства стали большевики, они вдруг призвали к защите отечества, уже "социалистического", и Ленин, с точки зрения многих русских людей, изменник, вдруг превратился в патриота, а в воззвании, подписанном командирами Красной армии во главе с генералом Брусиловым, упоминалось столь ненавистное Ленину еще недавно словосочетание - "Матушка Русь".
Одной из первых жертв того, что Бухарин назвал "околпачиванием", стали свободные республики, входившие ранее в Российскую империю. Их независимость была ликвидирована большевиками по одному и тому же сценарию. Сначала советское правительство их признавало. Затем большевистская пропаганда начинала свою работу: она обвиняла правительства освободившихся республик в недружественной политике по отношению к Москве и в сговоре с Антантой, а также в отмене декретов советской власти (как будто суверенные правительства обязаны у себя на территории сохранять систему иностранной державы!). После пропагандистской "артиллерийской подготовки" в действие включались местные большевистские подрывные организации, захватывающие власть в республике и призывающие на помощь Красную армию. Так была ликвидирована Грузинская республика, возглавляемая социалистическим правительством. Так Красная армия под командованием М. А. Муравьева и Антонова-Овсеенко двинулась на Украину, когда гетман Скоропадский подавлял большевистский заговор в Киеве. Таким же образом большевики захватили власть в Ташкенте, обманув начальника его гарнизона генерала Коровченко, который доверял соглашениям, заключенным с большевиками. [Ф. Гнесин, Туркестан в борьбе с большевиками, см. в: Белый архив, т. 1, с. 81-94] Сообщаемые здесь сведения о приемах ликвидации независимых государств более или менее корректно сообщаются в советской энциклопедии Гражданской войны. Они лишь подтверждают информацию, содержащуюся в источниках из противоположного лагеря [Генерал Г. И. Квинитадзе. "Воспоминания", ИМКА-Пресс, Париж, 1985].
Советская пропаганда привела к расколу антибольшевистских сил на национальных окраинах. Веря лозунгам, правительства отделившихся государств скорее были склонны помогать большевикам, провозгласившим право на отделение, чем белым, или откладывавшим решение национального вопроса до созыва Учредительного собрания, или же - еще того хуже - настаивавшим на лозунге "единая и неделимая". Руководители этих государств не могли тогда еще знать, что все понятия, в том числе и понятие независимости национальных окраин, для большевиков никак не абсолютны. Сталин скажет на XII съезде партии: «Бывают случаи, в которых право народов на самоопределение вступает в конфликт с другим, высшим принципом, а именно - с правом рабочего класса (имеется в виду, согласно большевистскому новоязу, - коммунистической партии. - Г.А.) на укрепление своей власти, коль скоро он к этой власти пришел».
Не знакомые с этим методом "околпачивания" политики государств, входивших ранее в Российскую империю, препятствовали белой борьбе. Так, польский президент Пилсудский, социалист, до определенного времени сочувствовал именно большевистскому правительству, надеясь, что оно будет слабее царского и, следовательно, будет представлять меньшую угрозу польской независимости. В Латвии Ульманис разгромил партию Ведры, стоявшего за поддержку русского антибольшевистского движения и за оставление Латвии после поражения большевиков в составе Российской империи. Эту русофобию впоследствии (в 1940 году) Ульманис оплатит высокой ценой.
Позиция правительств прибалтийских стран стала одной из причин поражения белой западной армии генерала Юденича, наступавшего на Петроград: ее прибалтийский тыл был ненадежен. Поэтесса Зинаида Гиппиус с раздражением писала о белых вождях: «С неумолимой, роковой однообразностью каждая русская сила, собравшаяся на большевиков, начинала с того, что кого-нибудь не признавала, даже Финляндию... уж не говоря о Латвии и Эстонии. Мы содрогались от отчаяния, а они со своей тупостью (честной, может быть) объявляли, что не позволят расчленить Россию... Россию, которой сейчас нет» [3. Н. Гиппиус. "Петербургские дневники". Орфей, 1982, с. 87]. Конечно, в этом утверждении есть определенное литературное преувеличение: что касается Финляндии, то она была признана Верховным правителем адмиралом Колчаком, равно как и генералом Юденичем, который (как и генерал Деникин) подчинялся Колчаку.
И поразительно, что профессиональные политики вновь образовавшихся государств верили более лозунгам, чем практическим делам большевиков. Сами руководители большевизма четко планировали захват бывших национальных окраин, которым они пообещали независимость. Главком красных Вацетис без всяких пропагандистских украшений писал Ленину: «Мы должны отметить, что столь обширные успехи в расширении территории республики достигнуты исключительно оружием» [И. И. Вацетис, "Гражданская война", в сб. "Память" № 2, ИМКА-Пресс, Париж, 1975, с. 59].
Одной из причин удач красных была и поразительная доверчивость к лозунгам у определенной части русского народа. За всё время Гражданской войны большевики не принесли ничего хорош его ни рабочим, ни крестьянам, ни интеллигенции. Они кормили население страны лишь сказками о будущем рае для трудового народа. История Гражданской войны перенасыщена фактами зверского отношения большевиков к народу. Уже в 1918 году началась конфискация у крестьян хлебных запасов. Уже тогда практиковалось искусственное обозначение крестьянина как кулака, если тот не отдавал свой подчас последний кусок хлеба красным отрядам. [Е. Л. Олицкая. «Мои воспоминания». Глава 3]
Сопротивление крестьян подавлялось самым кровавым образом подчас силами латышских стрелков или соединений китайских наемников. [Е. Л. Олицкая. «Мои воспоминания». Глава 3]
С первых дней прихода красных в ту или иную местность становилось ясным, что вместо "светлого мира равенства и свободы" возникает мир насилия и ожесточенной борьбы, а материальное положение населения не только не улучшалось, но приходило в еще более катастрофическое состояние. Когда же в любой русский город приходили белые, сразу же расцветала торговля; если же город занимали антибольшевистские европейские силы: чехословаки на Волге (но не за Уралом), немцы - на Украине, англичане - на Севере, то устанавливался и полицейский порядок, при котором резко возрастала личная безопасность населения [Архив русской революции, т. X, с. 56-112]. И несмотря на всё это, симпатии рабочих и крестьян к красным и настороженное отношение к белым на протяжении войны росли, хотя эти настроения не достигали никогда таких масштабов, чтобы их можно было бы считать решающей причиной поражения антибольшевистских сил. К концу войны отношение населения к белым и красным определялось как одинаково недоверчивое.
Русский народ очень податлив на красивое слово. Нередко бывало, что, обратившись к рабочему или мужику со словом «товарищ», красный комиссар, прославившийся зверствами по отношению к населению, завоевывал их сердца (белые с их подчас неизжитыми иерархическими привычками отталкивали простой люд). И не только простые люди, но и образованная городская молодежь не всегда могла устоять перед очарованием красивой фразы. Все большее число русских людей стало воспринимать недостатки старой системы, которую они идентифицировали с антибольшевистскими силами, как закономерные, а насилие большевиков и мгновенно наступающая с их приходом хозяйственная разруха - как досадные недоразумения на пути к светлому будущему.
Легкомысленное отношение белых руководителей к пропаганде было следствием одного глубокого заблуждения: они не видели в большевизме глубоких исторических корней. В глазах большинства участников Белого движения большевики были какими-то разбойниками, неизвестно откуда взявшимися на русской земле. Лишь очень немногие понимали, что большевики - такие же россияне, как их русские противники, и что большевистский переворот, а главное - акции большевиков после него - не есть нечто случайное.
В большевизме отразилась историческая слабость православия, не сумевшего внушить русским людям уважения к справедливости, к правилам милосердия, не воспитавшего сознания соборности - общей судьбы нации. А лишь недолгий опыт русского либерализма (начавшего определять государственную политику только с конца 50-х годов XIX века) не выработал у русских глубинных основ правосознания.
К сожалению, и в Белом движении до возглавления его генералом Врангелем русские грехи выразились с большей ясностью, чем русская правда.
Несмотря на то, что большинство белых вождей разделяло либеральные и демократические идеи, действия их армий подчас мало чем отличались от действий Красной армии, руководимой комиссарами, обуянными ненавистью к демократии и утопическими тоталитарными идеями. Наивное предположение белых, что, расправившись с большевиками, они восстановят справедливость, привело к тому, что для большой части русского населения исчезла разница между воюющими за власть сторонами. И, может быть, не совсем уж не прав современник, который говорил, что, собственно, нет борьбы между большевиками и демократами, а идет война между белыми и красными большевиками [Барон А. Будберг. "Дневники". Архив русской революции, т. XII, с. 197-290, с. 126].
Красная армия славилась мародерством, но оно не было чуждым и Добрармии, хотя время от времени командиры обеих армий мародеров наказывали. Эсерка Екатерина Олицкая, которую никак нельзя заподозрить в сочувствии к белым, в своих мемуарах отмечает, что Деникинское командование пресекало бандитизм своих солдат в Курске. [Е. Л. Олицкая. «Мои воспоминания». Глава 3]
Однако попытки отдельных командиров как красных, так и белых, предотвратить грабежи и насилия, имели мало успеха - в войне принимал участие с обеих сторон один и тот же народ - российский. И упадок морали проявлялся с обеих сторон. Правый депутат думы В. В. Шульгин, издававший при белых в Киеве газету, называл в ней Добрармию грабармией. Сам начальник штаба Добрармии генерал Пётр Махров в докладе командующему В.С.Ю.Р. (вооруженные силы Юга России) Генералу Врангелю вспоминал, с каким восторгом встречало население Добрармию в русских и украинских городах и каким разочарованием для него оказалось пребывание его армии: «Вместо порядка мы принесли те же насилия, грабежи, издевательства... Нам не верили, нас боялись». [Генерал П. С. Махров. «Доклад Главнокомандующему». Журнал «Грани», № 124. ].
«Белые большевики», особенно в Добрармии, мыслили такими же обобщающими категориям и, как и красные большевики. Красные большевики исходили из ответственности человека за принадлежность к классу или сословию, а белые - за принадлежность к группе, известной определенными взглядам и, или к нации. Белые большевики обвиняли, например, всех евреев за дела Троцкого и устраивали еврейские погромы даже в тех местах, где евреи восторженно встречали их как освободителей от большевиков. Для многих белых еврей и коммунист были такими же синонимами, как для красных интеллигент и буржуй. Часть еврейской молодежи присоединялась к белым, часть - к красным. И белые и красные рассматривали Россию как свою добычу и, покидая какую-либо территорию, старались ничего за собой не оставлять. Лишь в частях армий Деникина и Врангеля за мародерство расстреливали, а генерал Врангель, разрабатывая план оставления Крыма, запретил «порчу и уничтожение казенного имущества, так как таковое принадлежит русскому народу» [Н. В. Волков-Муромцев. "Юность от Вязьмы до Феодосии". ИМКА-Пресс, Париж, 1983, с. 329].
И все же, говоря о схожести, необходимо подчеркнуть и различие между красным и белым террором. Белый разбой отражал те элементы русской ментальности, о которых упоминалось выше, однако не имел никаких философских или идеологических обоснований. Более того: мародерство, террор и другие виды преступлений белых противоречили программам белого движения и идеалам белого командования. Преступления же красных были мотивированы идеологически. Грабь награбленное - это был призыв вождя большевиков Ленина. Ни к чему подобному никогда не призывали вожди белого движения. Только красным приходили в голову такие методы, как заложничество или концлагеря, первый из которых был создан под Киевом в 1918 году (комендант Уваров), где заключенных называли по номерам [41]. Никогда у белых, даже самых больших изуверов вроде генерала Слащева (перешедшего позже к красным), не возникала идея геноцида. Красные же занимались классовым геноцидом. Так, в письме ЦК РКПб 29 января 1919 года содержалась следующая инструкция: «Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно» [Письмо ЦК РКПб от 29.1.1919. Журнал «Грани» № 134, статья «Дело гражданина Миронова».]. Такой приказ уж никак нельзя отнести за счет темных сторон русской истории - он следствие вторжения в Россию тоталитарного коммунистического сознания западного происхождения. Руководители ЧК, например, Мартын Лацис, учили чекистских следователей, что судьба заключенных должна определяться не их личной виной, а их происхождением [Газета ЧК "Красный меч". Архив русской революции, т. VI, с. 341].
Однако населению было безразлично, по каким причинам зверствует одна армия, а по каким - другая.
И лишь генерал Врангель и его окружение поняли, что выиграть Гражданскую войну можно, только противопоставив одной России, - несправедливой и жестокой по отношению к простому человеку, другую Россию - демократическую, либеральную, изобильную. П. Н. Врангель осознал, что Гражданская война - не только борьба двух армий, но и политическая борьба. Он поставил в Крыму и на юге Украины дело пропаганды более широко, чем его предшественники на посту главковерха белых, а главное - подкрепил эту пропаганду немедленными социальными акциями. Он создал в Крыму гражданское правительство, членами которого стали либеральные политики Александр Кривошеин, когда-то сотрудничавший с великим русским реформатором Петром Столыпиным, деятель земства князь Владимир Оболенский, левый кадет Пётр Струве. Правительство это разработало план наделения крестьян землей и начало его немедленно осуществлять в Крыму и на юге Украины. Наблюдавший за этими событиями современник писал: «Теперь мужика тронуть - Боже сохрани! Сейчас следствие и суд» [В. В. Шульгин. «1920 год». София. ]. Правительство Врангеля резко улучшило положение рабочих. «В этом "белогвардейском" Крыму, - жаловался один офицер белой армии, - тяжелее всего жить тем, кто причисляется к официальным верхам, низы же, рабочие и крестьяне, живут неизмеримо лучше, чем в "рабоче-крестьянской республике"» [В. В. Шульгин. "1920 год". София. ]. Хотя шла война, рабочим было дано право на забастовки (кроме рабочих военной промышленности), действовали свободные профсоюзы. В то врем я, как в захваченных большевиками районах промышленность лежала в развалинах, в Крыму производительность труда достигла почти довоенного уровня. Начались выборы в Учредительное собрание. Была разрешена почти неограниченная свобода слова и печати, выходили газеты самых разных направлений (кроме, разумеется, большевистских), впрочем, не всегда высокого качества. Правительство Врангеля решительно пресекало антисемитизм, командующий лично запретил выступать в печати с проповедями известному антисемиту отцу Востокову. Таким образом, только с приходом к командованию антибольшевистскими силами генерала Врангеля началась, наконец, война между демократией, с одной стороны, и тоталитаризмом - с другой.
Но время работало против барона Врангеля. Уже вся огромная Россия была захвачена большевиками, и о том, что происходит в Крыму, население страны не имело понятия. Большевистская дезинформация работала уже тогда надежно.
И только почти через 50 лет писатель-изгнанник Василий Аксенов в своем ироническо-утопическом романе "Остров Крым" нарисует образ той свободной демократической России, которая могла бы возникнуть в Крым у, будь он не полуостровом, а островом, отделенным от большевистского материка.
Врангель уже не мог победить и потому, что большевики начисто переиграли своих противников в военно-стратегическом отношении. Поскольку Гражданская война не могла решиться на уровне теоретической или наглядной пропаганды, - она решилась на уровнях организации и стратегии.
Большевики создали в центре России - в Москве и в Петрограде - единый политический, военный, организационный, идеологический и полицейский центр. Антибольшевистские силы на протяжении всей Гражданской войны не только были разбросаны территориально, не только ни на один момент не приходили к согласию относительно военных и политических мероприятий, но подчас интриговали друг против друга. Бывали такие моменты, когда, скажем, на территории лишь Украины одновременно существовало несколько антибольшевистских, враждующих друг с другом правительств: гетмана Скоропадского, поддерживаемого немцами, добровольческое, котором у оказывали некоторую помощь французы и англичане, польское в районе Новоград-Волынского и Житомира, и правительства десятка"батек", политическая ориентация которых была совершенно невразумительна. На востоке в августе 1918 года было 19(!) правительств. Главные из них - Комуч, Сибирское правительство в Омске, Уральское - в Екатеринбурге, Амурское в Благовещенске, генерала Хорвата в Харбине, атамана Семенова в Чите и атамана Калмыкова в Хабаровске [Д. В. Филатьев, Катастрофа белого движения в Сибири, ИМКА-Пресс, 1983. ]. И хотя в сентябре 1918 года была создана единая директория, из-за полной неизвестности ее вождей, бывших к тому же еще и социалистами, мало кто в Сибири, тем более в европейской части России, готов был ей подчиняться.
Ситуация в антибольшевистском лагере очень походила на положение в России между февралем и октябрем 1917 года: плюрализм привел не к консолидации антитоталитарных партий, а к междоусобицам, в то время как большевики даже в собственной партии пресекали всякие попытки возникновения внутрифракционных разногласий и создали в своих рядах железную дисциплину во имя достижения победы над демократией. Трения в антибольшевистском лагере подчас выходили далеко за рамки простой полемики. Пример тому - приказ гетмана Скоропадского закрыть в Киеве бюро по набору добровольцев в армию Алексеева-Деникина.
Непонимание серьезности положения у политических деятелей антибольшевистского лагеря приобретало такие размеры, что историк может усомниться в умственном здоровье некоторых из них. Так, многие социал-демократические вожди закавказских республик в самый разгар большевистского наступления на их страны начинали осуществлять "демократизацию" армии, то есть разваливать ее дисциплину, распространяя заодно пацифистские идеи. Большевики же закончили болтовню о равенстве солдат и офицеров, о сознательной дисциплине сразу после того, как они, развалив этой болтовней сначала царскую, а потом армию Временного правительства, создали свою - Красную армию - со строгим и безоговорочным подчинением солдат командирам, со смертной казнью за дезертирство и т.п. Тем же, что и социал-демократы в Грузии, занимались социалисты в Сибири: не отличавшийся глубоким политическим умом вождь социалистов-революционеров Чернов натравливал солдат армии Комуча, в который входила и его партия, на офицеров-"реакционеров", так что нет ничего удивительного, что адмирал Колчак разогнал социалистическую директорию, не являясь реакционером, а просто обладая здравым рассудком военного руководителя. Как известно, ЦК социалистов-революционеров даже принял резолюцию о прекращении борьбы с большевиками.
В советских источниках много говорится об иностранной интервенции, цель которой была-де задушить "молодую советскую республику". В действительности же, никакой организованной военной интервенции против большевиков не было. Скорее уж иностранная поддержка, оказываемая большевикам их единомышленниками, может быть названа значительной и хорошо организованной. На стороне красных воевали сплоченные железной дисциплиной, фанатически настроенные коммунистические китайские, венгерские и латышские отряды. Свидетель захвата красными одного города на Украине рассказывает в своих воспоминаниях: «После небольших отрядов русской пехоты в город вошла 46 Латышская дивизия. Увидев этих неприветливых белобрысых людей, прекрасно одетых и вооруженных, с поразительной военной выправкой, стали понятны истерические вопли в сводках Добрармии о пущенных в бой Троцким латышских частях» [3. Ю. Арбатов. "Екатеринослав в 1917-22". Архив русской революции, т. XII, с. 11]. Численность "интернациональных войск" , сражавшихся на стороне красных, была приблизительно 250 тысяч бойцов. Одно время верховным главнокомандующим Красной армии был бывший полковник царской армии латыш Вацетис.
Что же касается иностранных воинских соединений, сочувствовавших антибольшевистскому лагерю, то они вообще не ставили задачу свергать большевистские правительства. План "крестового похода" против русских большевиков действительно существовал (его разработал французский генерал Фош при поддержке Черчилля), однако правительства Франции и Англии этот план отвергли. Иностранные воинские части на окраинах бывшей Российской империи лишь защищали интересы своих граждан, а иногда (как немцы на Украине или англичане в Азербайджане) по соглашению с правительствами этих республик помогали им отбиваться от большевиков. Немцы подчас вели политику, более соответствующую интересам московского правительства, чем правительств белых армий. Не случайно большевики так рассвирепели, когда эсеры убили немецкого посла Мирбаха: они были заинтересованы в благоволении немцев. Немецкое командование на Украине не выпускало офицеров, стремящихся в Белую армию, и логика их была ясна: командование Добрармии было за продолжение войны против Германии, большевики же заключили с ней Брестский мир, а еще раньше разложили русскую армию на немецком фронте. Германия и стала первой европейской страной, признавшей коммунистический режим де-юре (канцлер Витт). Но не только немцы, подчас и страны Антанты мешали развертыванию борьбы с большевизмом, французское правительство не пропускало через свою территорию русских офицеров, пробиравшихся из немецкого плена в Белую армию. Поведение иностранных представителей в рядах антибольшевистских сил подчас играло не позитивную, а крайне негативную роль в развитии настроения населения. В романе "Тихий Дон" показано, как многие казаки, в том числе и главный герой романа, переходили к красным, раздражаясь тем, что английские офицеры смотрели на русских как на низшую расу. Когда немецкий публицист Росс посоветовал немецкому командующему Гофману вести политику, которая смогла бы оттолкнуть украинских крестьян от большевизма, тот расхохотался и сказал: «Вся Украина меня интересует только до ближайшего урожая. А там пусть с ней будет все, что угодно» [Колин Росс. Архив русской революции, т. 1, с. 288].
Раздробленность антибольшевистских сил и даже стычки между ними привели к том у, что белые жили сегодняшним днем, откладывая восстановление российской государственности на время после (скажем, - весьма проблематичной) победы над большевиками. Красные же гораздо раньше осознали себя ответственными за прекращение русской смуты (которую они и вы звали) и приступили к воссозданию своей государственности. Только большевики смогли заставить народную стихию маршировать в угодном для них направлении. Это услышал Александр Блок еще зимой 1917-18 годов (поэма"Двенадцать"). В революционных произведениях Дмитрия Фурманова ("Чапаев"), Александра Фадеева ("Против течения", "Разгром"), Александра Серафимовича ("Железный поток") довольно правильно изображены картины разбушевавшейся народной вольницы, которую прибирают к своим рукам железные комиссары. Пока белые колебались, сделать ли служение в их армии обязательным, Лев Троцкий уже в феврале 1918 года объявляет мобилизацию в Красную армию. Большевики к середине Гражданской войны стали переводить свой террор в рамки государственно-целеустремленного. Барон Алексей Будберг уже тогда сказал: "Большевики слишком ценят власть, чтобы потерять ее только на основании голосований и резолюций, они дадут говорить пулемету, штыку, кулаку и дубине - основным инструментам их оркестра" [Барон Будберг. "Дневник белогврдейца", запись от 6.1.1918. ].
Очень точно заметил Шульгин: «Они, - писал он о большевиках, - у нас (то есть у монархистов. - Г. А.) взяли принцип единоличной власти, они восстановили военное могущество России, они восстановили границы Российской державы, они подготовили пришествие самодержца Всероссийского» (поразительное пророчество о Сталине) [50].
Белые не могли строить свою армию тем же путем, что большевики - насильственной мобилизацией. Они не имели для этого соответствующей карательной машины. Мобилизации, конечно, объявлялись, но не явившихся за это не расстреливали. И лишь в 1920 году в европейской части России белые тоже начали строить армию по примеру Красной армии(!) [Генерал П. С. Махров. «Доклад Главнокомандующему». Журнал «Грани», № 124. ].
Грандиозную работу по созданию государства проводит сам Ленин в период Гражданской войны. Тома его произведений, содержащие работы этого времени, пестрят статьями, беседами, приказами на самые разные темы: организация армии, работа комиссариатов, дела народного образования, здравоохранения, культуры, промышленности, - в общем, всего, что входит в структуру государственного управления.
Белые не смогли выдвинуть харизматической фигуры, в то врем я как у красных их было две: Ленин как вождь и Троцкий как военачальник. У белых мог бы быть такой фигурой генерал Корнилов, обладавший некоторыми качествами, которые сделали бы его русским Бонапартом: Корнилов был в состоянии устранить большевиков, сохранив все демократические завоевания революции, как Бонапарт, уничтоживший якобинцев и заложивший основы французской правовой сначала империи, а потом республики. Но Корнилов погиб в самом начале Гражданской войны, а ни Деникин, ни Колчак его свойствами не обладали.
Государственный подход к событиям Ленина и Троцкого, их способность создать новую российскую армию на развалинах старой способствовали обстоятельству, сыгравшему чуть ли не решающую роль в военной победе большевиков. Это обстоятельство - переход на их сторону значительного числа профессиональных офицеров царской армии. В данной статье нет необходимости уделять внимание моральным аспектам исторической темы. Конечно же, иначе как изменниками (или - в лучшем случае - крайне наивными в политической и тем более в философской сфере) этих военных назвать трудно. Но полководцы среди них были блестящие, и именно они, а не так называемые пролетарии организовали военную победу большевизма. Для многих из них совершенно безразлична была коммунистическая и всякая иная идеология: они хотели лишь проявить свои профессиональные военные способности. Были среди них и левые по взглядам офицеры, и те, кто пошел служить красным из элементарного (и вполне понятного) страха за свои семьи, живущие на территориях, занятых большевиками: Троцкий не гнушался просто брать в заложники семьи офицеров, отказывавшихся служить в Красной армии.
Русская литература изобразила два типа офицеров российской армии: грубых солдафонов (повесть Куприна "Поединок", рассказ Сергеева-Ценского "Бабаев") и утонченных интеллигентов ("Три сестры" Чехова). Было бы упрощением утверждать, что эти два типа последовательно распределились между воюющими лагерями. Генерал Гутор, вешавший без суда и следствия рабочих во время революции 1905 года, стал советским патриотом, другой недоброй славы генерал - Слащев, прекрасно нарисованный Михаилом Булгаковым в пьесе "Бег", служил в армии Врангеля. Генерал М. Д. Бонч-Бруевич (брат известного большевика), известный своими монархическими симпатиями, стал начальником штаба у красного главнокомандующего прапорщика Крыленко, а чуть ли не социалист генерал И. П. Романовский был начальником штаба у генерала Деникина.
Не менее четверти всех офицеров старой армии перешли на сторону большевиков. Всеми фронтами и почти всеми крупными соединениями "рабоче-крестьянской" Красной армии командовали офицеры царской России (хотя необходимо сказать, что основной цвет русского офицерского корпуса был выбит в Мировую войну, а на смену пришли совсем другие люди). Кое-кому из них было не привыкать громить крестьянские восстания. Так, крестьянское восстание против большевиков в Тамбовской губернии было подавлено красными частями под руководством бывшего полковника генштаба Сергея Каменева, начальником штаба у которого был потомственный русский офицер полковник Николай Какурин. Били они русских мужиков, мечтавших о советах без коммунистов, в трогательном союзе с известным уголовником, красным командиром Григорием Котовским под общим руководством основателя ВЧК Феликса Дзержинского, между прочим, тоже выходца из польской знати.
Восточным фронтом против армии Колчака поочередно командовали генерал-майор Александр Самойло, ранее командовавший красным Архангельским фронтом, генерал-майор Владимир Ольдерогге, полковник Вацетис. Лишь короткое время этим фронтом командовал большевик-революционер Михаил Фрунзе, кажется, единственный действительно одаренный военачальник, вышедший из среды тех, кто совершал большевистский переворот. Южным фронтом против Добровольческой армии командовали поочередно генерал-майор Павел Сытин, генерал-лейтенант Владимир Егорьев, полковник генштаба Александр Егоров. Западным фронтом большевиков командовал подполковник генштаба Август Корк.
Разумеется, и у белых были прекрасные командиры, например, генералы Деникин, Бредов, Кутепов, Скоблин, Дроздовский, Марков, Алексеев, но, как бы по велению судьбы, именно лучшие из белых военачальников погибали или умирали в самом начале Гражданской войны (Корнилов, Алексеев, Марков, Дроздовский), и вокруг Деникина, а позже Колчака скапливались какие-то мелкие люди, метившие в Наполеоны, или офицеры типа Слащева, талантливого военачальника, но вредного Белому движению политика. А уж все эти"петлюровцы" на Украине, бывшие сельские учителя, писари, бухгалтеры, - что они могли сделать против регулярной Красной армии, которой руководили профессиональные военные?
У красных всегда было количественное преимущество над белыми, в отдельных случаях - десятикратное. Но даже и профессиональные командиры белых армий проигрывали на полях Гражданской войны своим бывшим однокашникам по военной академии. Совершенно не на месте оказался адмирал Колчак (хотя бы потому, что он просто не имел "сухопутного" опыта).
Роковую роль в результатах Гражданской войны сыграла необоснованная смена настроений в белой армии. В начале войны настроение в Белом лагере было довольно оптимистическим, в конце - фаталистически пораженческим. Во многих воспоминаниях о Гражданской войне рассказывается о кутеж ах белых победителей, приводящих к разложению их армии. Белым агентурным сообщениям и информации белой печати было свойственно почти всегда недооценивать возможности красных. Красное же командование скорее было склонно к переоценке сил противника.
Белые армии растеряли все свои немалые объективные преимущества, которыми они обладали в начале Гражданской войны.
Естественно, что на протяжении войны исчезала вера населения в победу белых. Это приводило к переходам на сторону большевиков множества людей, которые начинали им служить вовсе не по идейным мотивам, а просто из сознания, что красные - победители и что коммунисты - это будущая власть, к которой надо приспособиться.
Далеко не все русские люди понимали, что несет их стране коммунизм, и очень часто националистические настроения даже у вождей Белого движения брали верх над ощущением опасности коммунизма. Генерал Алексеев, пусть и в состоянии раздражения, заявил однажды, что предпочел бы сотрудничать с Лениным и Троцким, чем с Керенским и Савинковым: он видел в большевиках большую способность к восстановлению российской государственности, чем в болтунах-социалистах. А Колчак в ответ на требование французского представителя генерала Жанена (впоследствии предавшего его) передать русский "золотой запас" союзникам сказал, что лучше передаст его большевикам, чем западным союзникам. Жившие на Украине русские люди предпочитали украинской демократии свой, русский авторитаризм. Вот как описывает свидетель приход Красной армии в один из крупных украинских городов: «После пестрых шаровар петлюровских "добродиев"... по улицам города рядами прошли русские люди в русских шинелях с русскими винтовками на плечах, громко и заливчато распевая "Соловья". А впереди советских рот нормальным пехотным шагом шли наши русские поручики, капитаны, усталые, мрачные» [Архив русской революции, т. XII, с. 88]. Кто из этих победителей мог знать, что через какие-нибудь пятнадцать лет вождь коммунистов Сталин уничтожит в кровавых чистках почти всех этих бывших офицеров царской армии, добывших победу для разрушителей того государства, которому они в молодости присягали.
***
После победы большевиков в развязанной ими Гражданской войне возникла в России доселе неизвестная система, в которой причудливо сочетаются какие-то черты старой российской империи с воплощенной коммунистической утопией. Да, военную победу одержали красные, но, как это ни парадоксально, победила не их "светлая" идея, а восторжествовали цели самых реакционных сил русского общества. Получилось что-то вроде ничьей. Власть захватили большевики, но построенная ими система почти ничем не напоминала ту, за которую сражались наиболее романтично среди них настроенные. Опять возникла в новом обличье "единая и неделимая", в которой запрещены все неправительственные партии, в том числе социалистическая, крестьяне попали в ситуацию, весьма похожую на крепостное право, рабочие потеряли те права, которые они получили в результате двух революций, были ликвидированы все права человека, утвержденные февральской революцией. В общем, осуществилось то, за что воевали не либералы в Белом движении и не идеалисты в Красном, а другие силы. И не совсем уж ошибся монархист Шульгин, сказавший в конце Гражданской войны о большевиках: «Мы заставили их красными рукам и делать белое дело» [Шульгин, с. 276].
Военная победа красных и поражение антибольшевистских сил, как это ясно сегодня, оказалась проигрышем для русского народа. Гражданская война стала торжеством всего темного, жестокого, грязного, что было в русском народе, над тем, чем по праву этот народ гордится. По слову поэта Максимилиана Волошина, Россию "проплевали" и белые, и красные. Сегодня, через 70 лет после октябрьского переворота большевиков, наследник Ленина, генеральный секретарь партии победительницы, признает, что страна осталась у разбитого корыта. Прав был великий русский философ Владимир Соловьев: «Как христианская нравственность имеет в виду осуществдение царства Божьего внутри отдельного человека, так христианская политика должна подготовлять пришествие царства Божьего для всего человечества как целого, состоящего из больших частей - народов, племен и государств.»[Вл. Соловьев, собр. соч., т. IV, с. 3]. Об этом забыли белые, этого не хотели красные.