Хотя так называемые коммунисты в Советском Союзе ни разу за все 67 лет со дня октябрьского переворота 1917 года не рисковали дать русским людям возможность свободного выбора, вопрос легитимации власти им никогда не был безразличен. Как на один из самых сильных доводов в пользу их утопического эксперимента они указывают на кризисную ситуацию в России дооктябрьского периода. На протяжении всей истории воспитания русских людей после октября им вдалбливается мысль, что положение народа до октября 1917 года было во всех отношениях ужасным: крестьяне страдали от безземелья, а следовательно, от голода, рабочие жили в невыносимых условиях, бытовых и правовых, не было никаких свобод, малые народы угнетались, российская экономика катастрофически отставала от экономики Запада, а потому-де Россия находилась в зависимости от иностранного капитала. Но вот пришли большевики, и все изменилось самым наилучшим образом. Эта концепция русской истории начала XX века весьма распространена и на Западе. Западные историки говорят о российском самодержавии, об отсталости России в области экономики, права, культуры накануне октября 1917 года. Что же касается не специалистов, а просто людей, получивших знания о русской истории в гимназиях, то и они полагают, что Россия до революции выглядела весьма мрачно, и не удивительно, что немало западных людей уверены, что только благодаря большевикам в России было отменено крепостное право.

Думается, что западная историография стала жертвой научных фальсификаций, исходящих из Советского Союза. Ведь в СССР история переписывается в полном соответствии с правилами, действовавшими в стране Океания, описанной Оруэллом. Советские идеологи никогда и не скрывали, что история - это их собственность, которой они ни с кем не поделятся. Так, в 1962 году тогдашний директор Института Марксизма-Ленинизма, академик Пётр Поспелов говорил на совещании советских историков: «Некоторые товарищи... подняли вопрос о том, следует ли предоставить историкам свободный доступ ко всем неопубликованным партийным документам и архивам. Это недопустимо. Партийные документы не являются наследием того или иного исследователя, ни даже института марксизма-ленинизма,., но нашей партии, и только Центральный комитет может ими распоряжаться» [Всесоюзное совещание историков, 18-21 декабря 1962. М., 1964, стр. 296].

Еще раньше, на съезде советских писателей в 1934 году, Максим Горький, к этому времени ставший сталинистом, говорил, что нужно начать изучать прошлое России. «Эта работа, - разъяснял он, - должна осветить нам... жизнь феодальной России, колониальную политику московских князей и царей,., картину эксплуатации крестьянства князем, воеводой, купцом, мелким мещанином, церковью, - и заключить всё это организацией колхозов - актом подлинного и полного освобождения крестьянства от «власти земли», из-под гнета собственности. … Нам необходимо знать всё, что было в прошлом, но не так, как об этом уже рассказано, а так, как всё это освещается учением Маркса-Ленина-Сталина». ^{[М. Горький. «Доклад…»]} Таким образом, по Горькому, историк должен исходить не из всей полноты фактов и свидетельств, а из некоего долженствования. Отсюда - необходимость сокрытия исторических источников от исследователей, которые не так, как полагается, могут «осветить» русскую историю.

Русский историк, профессор Николай Андреев, один из хранителей русского исторического архива, вывезенного после революции из России в тогда еще независимую Чехословакию, вспоминает, как этот архив был захвачен советскими властями после прихода в Прагу советских войск в 1945 году. Николай Андреев спросил у руководителя советской группы по захвату архива полковника-историка Aркадия Сидорова, когда западные историки смогут воспользоваться материалами этого архива, и получил такой ответ: «Очень нескоро и частично никогда». Не ограничиваясь таким заявлением, профессор А. Сидоров разъяснил: «Вы, кажется, не понимаете, что нас интересуют, как бы сказать, «положительные факторы» в исторических событиях, то есть факторы, которые привели к нашей победе. Плюралистические объяснения истории нам чужды … я могу уверить вас, что советская наука не стремится к «полным картинам» того или иного отрезка русского прошлого». ^{[Н. Е. Андреев. «О судьбе Русского архива…»]}

Естественно, что под наибольшим партийным контролем находится то десятилетие русской истории, которое предшествовало октябрьскому перевороту 1917 года. Ведь если в этот период Россия не представляла собой безысходно «темного царства», более того, если это была прогрессировавшая страна, то захват большевиками власти лишается оправдания.

К сожалению, почти полностью ушло из жизни поколение русских людей, которое жило как до, так и после 1917 года и которое, следовательно, может сравнивать. Однако еще в 30-40 годы многие старички вспоминали о дореволюционной России как о каком-то русском рае. Рассказывают, что одна московская актриса, обласканная советской властью и имевшая от нее всё, о чем и мечтать не могли простые советские люди, в ответ на вопрос, заданный ей на политзанятиях, как она представляет себе коммунизм, расписала богатую и свободную жизнь, а затем прибавила: «Ну совсем как до революции». Конечно, старым людям свойственно идеализированное представление о прошлом, и не была Россия до 1917 года страной всеобщего блага и абсолютной справедливости. Однако объективные факты свидетельствуют о том, что Россия последнего предреволюционного десятилетия во всех почти отношениях не отличалась от самых развитых западных стран. Такого контраста между жизнью в России и жизнью на Западе, который мы наблюдаем теперь, не было и в помине. Полны всякими товарами были не только магазины Берлина, Лондона, Парижа, но и Москвы, Петербурга или какого-нибудь Тамбова. Не только западные европейцы свободно ездили из страны в страну, но и русские люди. В газетных киосках не только на Елисейских полях или на Курфюрстердамм, но и на Невском проспекте и Тверской улице продавались газеты всех политических направлений и журналы из самых разных стран. Как в Европе и в США, так и в России рабочие боролись за свои права против предпринимателей, имели свои профсоюзы и свою социал-демократическую партию. Как европейский крестьянин и американский фермер, так и русский мужик работал на своей земле и продавал свободно продукты своего труда. Социальные конфликты - а в России их было немало - определялись почти теми же причинами, что и конфликты в странах Запада. Колониальные притязания западных правительств шли подчас гораздо дальше, чем таковые правительства русского, не говоря уж о том, что Россия никогда не ставила целью распространение своего господства на весь мир.

Большевики уничтожили не Россию крепостническую, княжескую, бесправовую для народа - эта Россия ушла в небытие еще в результате революции 1905 года, - а Россию новую, Россию начала XX века, которую можно сжато охарактеризовать так: это была страна, в экономическом отношении идущая к всеобщему благосостоянию, в политическом - парламентская монархия, в правовом - страна, жители которой пользовались теми же правами, что и граждане демократических стран (вот уж где Хельсинкские соглашения выполнялись самым корректным образом!), в культурном страна плюралистическая, в которой свободно проявляли себя сторонники любых научных направлений и художественных склонностей.

Начало этой России определяется датами - 23 апреля 1906 года, когда император Николай II утвердил первую русскую конституцию («Основные государственные законы»), и 6 марта 1907 года, день выступления перед Думой (русским парламентом) премьер-министра Петра Столыпина, когда он изложил программу экономических и политических преобразований в России. Конец этой России - 2 марта 1917 года - день отречения от престола Николая II и возникновения русской республики. Но и республика не отменила прогрессивного политического развития России, а наоборот - привела к еще большей свободе ее граждан, свободе, которой не было даже у подданных многих стран Европы. По этому поводу можно сослаться на такого авторитетного в этом случае свидетеля, как Ленин. Ленин признавал в апреле 1917 года: «Россия сейчас самая свободная страна в мире из всех воюющих стран». ^{[В.И.Ленин. «О задачах пролетариата…»]} Эту самую свободную страну и уничтожили большевики под руководством того же Ленина в октябре 1917 года, воспользовавшись ухудшением экономического положения в России, вызванным роковой для страны мировой войной и неопытностью правительства новой, российской республики.

За семь лет (между 1906 и 1913 годами) Россия прошла такой путь экономического, политического, культурного развития, который за столь короткий отрезок времени не проходила ни одна страна в истории человечества. Именно в это время из отсталой аграрной страны, населенной в основном бедным крестьянством, страны бедности одних и богатства других, страны неограниченной самодержавной власти и слабого развития правового сознания Россия превратилась в промышленно-аграрную страну, чей политический строй основывался на прочных конституционных началах, гарантировавших гражданам все права, которыми пользовались и граждане других цивилизованных стран, в страну всеобщего благосостояния и огромного национального богатства.

Особенно поразительны были развитие экономики России и рост благосостояния ее населения.

Благодаря Аграрной реформе Столыпина 1906 года крестьяне стали свободными хозяевами своей земли. Это привело к резкому увеличению урожая зерновых с 2 миллиардов пудов в 1896 году до 4 миллиардов в 1913 году. Россия вообще перестала быть страной помещичьего землевладенья: дворяне имели в 1913 году 63 миллиона десятин земли (причем только 36 из них пахотных); крестьяне же имели в своем распоряжении 188 миллионов десятин, по преимуществу пахотных. В годы хорошего урожая экспорт русской пшеницы составлял 40% всего мирового экспорта, но и в годы неурожайные Россия не ввозила хлеб, а вывозила, и ее экспорт составлял 11 % всего мирового экспорта. Даже советский учебник истории признает: «...расширение кулацкого землевладения увеличило товарность сельского хозяйства» [Журнал «История СССР». М., ВПШ, 1973, ч. I, стр. 354].

Что же это за кулаки?

До 1906 года в России существовала община, тормозившая как экономику, так и развитие прав личности в сельском хозяйстве. За общину ратовали представители, казалось бы, полярных политических взглядов: реакционеры-помещики и революционеры-социалисты. Первым община была нужна потому, что им удобнее было взымать подати с общины, чем с каждого крестьянина, вторые видели в общине прообраз социализма. Великий русский реформатор Пётр Аркадьевич Столыпин разрешил крестьянам выходить из общины и приобретать через крестьянский банк землю в свое полное пользование. Реформа Столыпина отменила и все платежи, которые крестьяне обязаны были вносить за землю, полученную в общинное пользование после отмены крепостного права в 1861 году. Крестьянин, любивший свой труд, но раньше не видевший в нем выгоды вследствие сковывавшего его общинного порядка землепользования и вынужденный к тому же значительную часть своего продукта отдавать в счет платежей, в результате реформы Столыпина почувствовал себя способным обогащаться. Этот крестьянин-труженик, ставший состоятельным благодаря своему упорному и умному труду и раскрепощению, которое принесли ему столыпинские реформы, получил в так называемой «прогрессивной» пропаганде кличку «кулак». Конечно, не все крестьяне разбогатели, была и беднота, но и ее уровень жизни повысился благодаря столыпинской реформе, а главное - резко увеличилось число крестьян богатых и среднего достатка («середняки»). Богатство крестьянской жизни засвидетельствовано и в романе «Тихий Дон» (Шолохова?), и в романе Александра Солженицына «Август Четырнадцатого».

Увеличилось не только производство зерна - в России 1913 года было 51 миллион коров (в среднем по одной на трех жителей), 35 миллионов лошадей, 85 миллионов овец. Американский исследователь Джон Спарго писал «Годы правления Николая II были характерны быстрым промышленным ростом; происходила стремительная трансформация крестьянства в мелких хозяев, быстро распространялось образование, наблюдались новые, многообразные и оригинальные культурные процессы, осуществлялось приобщение целого поколения к политическому опыту посредством земств, муниципалитетов, Думы и судов; и происходило грандиозное освоение Сибири» [Источник цитаты не найден].

К возникновению крупных торговых фирм привел, в частности, как раз рост сельскохозяйственного производства. Ежегодные Нижегородские ярмарки демонстрировали необыкновенный рост русской промышленности и русского сельского хозяйства. Герой романа Максима Горького «Жизнь Клима Самгина» посещает ярмарку. Он совершенно потрясен: «Клим Самгин видел, что пред ним развернулась огромная, фантастически богатая страна, бытия которой он не подозревал; страна разнообразнейшего труда, вот - она собрала продукты его и, как на ладони, гордо показывает себе самой... убедительно кричала о богатстве страны ярмарка». ^{[М. Горький. «Жизнь Клима Самгина»]}

В 1911 году комиссия немецких экономистов высказала мысль, что если реформы Столыпина осуществятся (а они почти полностью осуществились), Россия станет сильнейшей в Европе страной.

Начал преображаться сам облик русского крестьянина: «Великий сдвиг 1905 года имел одним из своих последствий общее изменение условий настолько быстрое, что наше мышление отстает от него», – писал в журнале «Русская мысль» (в 1908 году) видный деятель Конституционно-демократической партии Дмитрий Протопопов. И, перечисляя перемены в обществе – отход зажиточных слоев от радикальных течений, расслоение и раздоры в деревне, – он заключает: «В этих наружно безобразных и отталкивающих формах зарождается, бесспорно, новый мир. Происходит великое превращение – превращение общинного муравья в свободную личность… Среди городских рабочих развиваются профессиональные организации и замечается сильное стремление к просвещению… Газету читают на улице сторожа, извозчики, рабочие… В стране наблюдается пробуждение истинного патриотического чувства». Крестьяне стали отправлять своих сыновей в университеты. Богатые крестьяне смогли приобретать новейшие сельскохозяйственные машины.

В правовом отношении крестьянин по столыпинской реформе был приравнен ко всем другим сословиям. Когда 27 апреля 1906 года первая Дума собралась для встречи с царем, среди депутатов бросалось в глаза большое число людей, одетых в крестьянские одежды. Представители крестьян в Думе и в местном самоуправлении (в земствах) выступали в защиту своих экономических и гражданских прав.

Может быть, главным достижением русского сельского хозяйства была ликвидация связи между неурожаем и голодом: независимо от погоды русское сельское хозяйство между 1907 и 1917 годами полностью обеспечивало продуктами питания всё население России и даже снабжало Европу хлебом. Только в начале 1917 года, то есть на третий год войны, в России стали возникать перебои с доставкой мяса и молока в города. Показательно, что февральская революция началась из-за того, что перед петербургскими магазинами стали выстраиваться очереди: русский народ не знал, что такое очереди, и возникновение таковых показалось населению признаком полной несостоятельности системы.

Решительный прыжок в своем развитии сделала и русская промышленность. Особенно быстрыми темпами развивалось строительство железных дорог. Даже во время войны была построена в сложнейших условиях севера (и, разумеется, не руками заключенных!) Мурманская железная дорога (1050 км). Добыча топлива росла и до и во время войны: нефти с 550 миллионов до войны до 602 миллионов пудов во время войны, угля - с 1946 миллионов до 2092 миллионов. В 1908-1912 годах (за «пятилетку») производство угля выросло на 79%, чугуна - на 24%. Эдмон Тери (Edmund Téry), французский экономист, писал в то время: «Если дела европейских наций будут с 1912 по 1950 годы идти так же, как они шли с 1900 по 1912 годы, Россия в середине текущего века будет господствовать над Европой как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношениях». ^{[Эдмон Тери. «Экономическое преобразование…»]}

За это время резко упал процент участия иностранного капитала в развитии русской промышленности - с 50% в 1904-05 годах до 12,5% в 1913 году. Паровозы, вагоны, рельсы для железных дорог были почти целиком русского производства. К 1916 году Россия пришла к почти полной экономической независимости.

Резко улучшилось материальное положение населения. Вклады в сберегательные кассы выросли с 300 миллионов рублей в 1894 году до 2 миллиардов в 1913 году. Существеннейшим образом сократилось налогообложение: в 1911 году на душу населения приходилось 11,23 рубля налогов, в то время как во Франции - 42,66, в Англии - 48 рублей. [Иван Беляев. «Финансы и стратегия». Париж, 1937, стр. 26]

В Европе очень высоко котировался российский рубль, который был свободно конвертируемой валютой: в 1913 году за рубль давали 2,6 французских франка, 2,6 австрийских кроны, 2,1 германской марки. [Календарь Суворина за 1913 год]

Даже в результате мировой войны Россия оказалась в финансовом отношении крепче других стран: ее долги превышали бюджет в 10 раз, тогда как долги и Франции, и Англии превышали бюджет в 35 раз.
Цены на потребительские товары были весьма низки: хлеб стоил 8 копеек за кг, картофель - 3 копейки, бутылка молока - 8 копеек, кг масла - 55 копеек ( средняя заработная плата рабочего равнялась 47 рублям). Казна не стремилась особенно богатеть на алкоголе: в 1913 году на душу населения приходилось по 7,5 литров водки, а в советское время в 1967 году - по 9,1 литра [Альманах «XX век» под ред. Роя Медведева, кн. 2, стр. 118-119] (в середине 80-х годов еще больше). А указом от 18 августа 1914 года в России в связи с войной продажа водки была вообще запрещена.

Резко увеличивалось население страны: с 86 миллионов в 1861 году до 186 миллионов в 1916 году (а во время советской власти за такой же период - с 1917 года по 1984 год - со 186 миллионов до 270 миллионов).

В 1212 городах России в 1916 году был телефон, еще за десять лет до этого была осуществлена телефонная связь между Москвой и Петербургом.

Что касается рабочего дня, то в России он еще в 90-е годы был меньшим, чем, скажем, во Франции: 11,5 часов в России - 12 часов во Франции. В Англии же и в Германии вообще не было ограничений для дневной работы взрослых мужчин.

Об экономическом положении русских и об их благосостоянии мир привык судить по очень критической русской литературе. Но, кажется, не было замечено, что из русской литературы в течение 10 лет между 1906 и 1916 годами почти полностью исчезли описания нищеты, тяжелых бытовых условий, в которых живет народ. Даже в самой революционной книге того времени - в повести Горького «Мать» - ничего не говорится о тяжелом экономическом положении народа, в ней нет описаний нищеты, голода, ужасов рабочего быта; Горький лишь резко критикует бесправие рабочих, их зависимость от капитала. Но следует напомнить, что действие повести Горького развивается в 1902 году, то есть до революции, кардинальным образом преобразившей общественную структуру России.

Политическая и социальная ситуация в стране после 1906 года резко изменилась в направлении расширения народных прав и стирания различий в положении классов.

В октябре 1905 года был опубликован царский манифест, провозгласивший создание в России думской (парламентарной) монархии и предоставившей гражданам страны основные демократические свободы: слова, печати, собраний, совести. Этот манифест был результатом действий двух сторон: народа (рабочих и крестьян), выступившего против неограниченной самодержавной власти царя, за улучшение своего экономического и правового положения, и либеральных представителей верхов, которые, устами министра финансов (позже - премьер-министра) Сергея Витте, провозгласили: «Россия ныне не имеет тех элементов и не обладает тою психологией, при которой возможно самодержавное, неограниченное правление». ^{[С. Ю. Витте. «Воспоминания»]} Таким образом, уже в 1905 году было опровергнуто два мифа - миф о рабской сущности русского народа и миф о неисправимой реакционности русской власти. Тот же Витте писал Николаю II 9 октября 1905 года: «Лозунг «свобода» должен стать лозунгом правительственной деятельности. Другого исхода для спасения государства нет.»^{[С. Ю. Витте. «Записка от 9 октября»]} На провозглашении манифеста вместе с С. Ю. Витте настаивал и дядя царя Великий Князь Николай Николаевич.

В советских учебниках истории манифест всегда упоминается (правда, с издевательскими замечаниями), но то, что после манифеста, на его основе была создана конституция, прочитать в советских источниках почти невозможно.

Конституция определила государственный строй России как парламентскую монархию, в которой законодательная власть принадлежит монарху, Думе и государственному совету (нечто вроде второй палаты в английском парламенте), но без согласия Думы не мог быть проведен в жизнь ни один закон. Таким образом, полностью исключалось издание тиранических законов или произвольная отмена законов существующих.

За недостатком места нет возможности останавливаться на всех статьях конституции, укажем лишь на некоторые.
Так, конституция определяла право граждан России свободно выбирать место жительства как внутри России, так и за границей. Этим последним правом воспользовалось с 1901 по 1910 годы около двух миллионов человек. Помимо этого очень многие русские люди жили на Западе временно и свободно возвращались домой. Но и в Россию переезжали на постоянное место жительства граждане западноевропейских стран: только в 1910 году в России поселилось 73700 иностранцев. В русских газетах стали появляться рекламы европейских курортов, куда, в соответствии с новой конституцией, мог свободно, не спрашивая никакого разрешения у властей, а лишь забирая свой заграничный паспорт, ездить любой гражданин России. Благодаря созданному по инициативе графини Варавары Бобринской обществу содействия заграничным поездкам учителей (1906 год) каждый учитель получил возможность за очень небольшую плату странствовать по музеям Европы и Америки.

Статья 79 определяла: «каждый может... высказывать изустно и письменно свои мысли, а равно распространять их путем печати или иными способами». О том, что эта статья не оставалась просто пустым обещанием, свидетельствует распространение в России газет самых разных направлений - от реакционно правого «Русского знамени» до радикально левой большевистской «Правды». Всего в России выходило в 1910 году 1494 журнала и 897 газет, причем не только на русском, но и на языках других народов, живущих в России. Так, выходило 77 газет и журналов на немецком языке, 29 - на армянском, 31 - на еврейском. Большинство газет относилось к умеренно либеральному или умеренно социалистическому направлениям.

Статья 80 разрешила создание обществ и союзов. И сразу после 1905 года возникло несколько партий, которые и были представлены в Думе. Депутаты от этих партий выступали в Думе совершенно открыто, разумеется, не согласуя свои речи с представителями власти. Так, партия трудовиков выступала за передачу всех помещичьих земель крестьянам, социал-демократы неприкрыто требовали чуть ли не социалистической республики. Представители крайне правых и крайне левых партий единодушно выступали против думской монархии. За ее сохранение боролись две центристские партии - более близкие к левым конституционные демократы (кадеты), нечто вроде правого крыла сегодняшних европейских социал-демократий, и октябристы, более правая партия, нечто подобное английским тори. За эти две партии, как правило, и подавалось большинство голосов в Думу. Даже видный советский историк, доктор исторических наук, Леонид Спирин признает: «К 1917 году в России почти все классы имели свои партии». [Л. М. Спирин. «Классы и партии в гражданской войне в России (1917-1920)». М., 1967, стр. 38]

Конституция вообще подразумевала, что власть одинаково заинтересована в осуществлении прав всеми классами России. Еще до ее принятия С. Ю. Витте говорил, обращаясь к промышленникам после рабочих забастовок 1896 года: «Вы вряд ли можете себе представить правительство, более благосклонное к промышленности, чем настоящее... Но вы ошибаетесь, если воображаете, что это делается для того, чтобы облегчить вам наибольшую прибыль: правительство главным образом имеет в виду рабочих; этого вы, господа, кажется, не поняли, иначе последняя стачка не случилась бы. Доказательство этому, что стачка пощадила те заводы, которых владельцы сумели установить отношения между рабочими и хозяевами приличнее и гуманнее». По конституции 1906 года забастовки были легализованы. Правительство чрезвычайно редко вмешивалось в отношения между предпринимателями и рабочими, лишь тогда, в сущности, когда забастовщики под влиянием радикальной пропаганды прибегали к насилию. (В левосоциалистической по содержанию пьесе Горького «Враги» появление полиции и войск на бастующем заводе объясняется как раз убийством забастовщиками хозяина предприятия.)

О том, что правительство, осуществляя реформы, имеет в виду главным образом благо трудящихся, сказал в статье, опубликованной в газете «Новое время» 3 октября 1909 года, премьер-министр Пётр Столыпин: «Итак, на очереди главная задача - укрепить низы. В них вся сила страны. Их более ста миллионов! Дайте государству 20 лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России». Когда в 1905 году началось массовое стачечное движение, предприниматели не препятствовали рабочим митинговать на заводах и фабриках, они выдали большинству рабочих заработную плату за стачечные дни в половинном размере, а на некоторых предприятиях полностью. На Путиловском заводе в Петербурге администрация выплатила полностью зарплату рабочим-депутатам совета, когда они не работали, а заседали (эти факты приводятся в советском учебнике Михаила Покровского «Русская история» [], вышедшем в 1926 году).

В целях гарантии свободы печати был принят новый закон о цензуре (18 марта 1906 года). Была отменена предварительная цензура всех отечественных изданий, причем, если цензор находил в публикациях нечто для печати запрещенное, он не имел права осуществлять карательные функции, а должен был подать в суд на редактора или автора, нарушивших предписания. По новым цензурным правилам снимались всякие ограничения на темы публикаций. Книги, которые когда-либо раньше были цензурой запрещены, были вновь разрешены для продажи и распечатывания. Так появились в книжных магазинах все произведения Александра Герцена, «Капитал» Карла Маркса, религиозные произведения отлученного от церкви Льва Толстого. Количество цензоров в России было смехотворно мало: всего 65 на всю огромную страну между 1906 и 1917 годами. Ни одна партия, разумеется, не имела цензорских функций.

Строго запрещена была конфискация книг из частных библиотек.

Серьезно реформировать судебное законодательство в 1906 году вообще не потребовалось: либеральные реформы суда были осуществлены еще дедом Николая II царем Александром-Освободителем. По судебным реформам 1864 года русский суд становился гласным и состязательным. Вопрос о виновности подсудимого решали присяжные заседатели, выбиравшиеся из всех слоев русского населения. Суд становился зависимым лишь от закона и решения присяжных заседателей и, следовательно, независимым от правительства и общественного мнения. Одним из ярчайших свидетельств независимости русского суда стало его решение по делу еврея Бейлиса, обвиненного в ритуальном убийстве  12 марта 1911 года. Несмотря на то, что многие представители верхов, сильно подверженные антисемитизму, желали осуждения Бейлиса, суд присяжных, состоявший в основном из самых простых русских и украинских мужиков, признал его невиновным, и Бейлис был освобожден.

Новым по сравнению с судебными реформами 1864 года было введение законами 1906 года защитника в процесс уже на этапе предварительного следствия.

К сожалению, в России не была отменена смертная казнь, хотя первая Дума единогласно (!) приняла решение об ее отмене. Но террор левых эсеров, аграрные бунты крестьян, часто приводившие к сожжению помещичьих усадеб и гибели в них людей, вынуждали правительство сохранить смертную казнь. Но применялась она только к тем, кто сам был повинен в убийствах или покушениях на них. Вообще смертная казнь в России уже XIX века применялась очень редко. За весь XIX век было казнено менее ста человек. Количество казней возросло во время революционного террора 1904-1908 годов, когда было казнено около 6000 человек, причем вследствие революционного террора погибло более 7000 человек, среди них простые городовые и даже прохожие. В 1908-1910 годах число смертных казней упало с 697 в 1908 до 129 в 1910 году. В последующие годы применение смертных казней дошло до нуля. Оправдывая решительность правительства по искоренению террора, П. А. Столыпин говорил: «Где с бомбами врываются в поезда, под флагом социальной революции грабят мирных жителей, там правительство обязано поддерживать порядок, не обращая внимания на крики о реакции». [А. И. Содженициын. «Красное колесо. Узел 1. Август 1914». Книга 2, с. 160]

В русских тюрьмах в 1910 году находилось всего 177 017 человек [Календарь Суворина за 1913 год], сослано в 1908 году 10 тыс. человек, а в 1909 году - около 3000 (все эти цифры кажутся ничтожными тому, кто знает о казнях ленинских и сталинских времен, о причинах применения смертной казни и о числе заключенных и сосланных в лагеря за время правления в СССР так называемых коммунистов. Любопытно, что большевики страшно возмущались смертными казнями в России. Петербургский комитет партии в 1910 году принял тезисы о смертной казни, в которых было заявлено, что смертная казнь - это одно из проявлений разгула реакции...).

Помимо конституции 1906 года, огромную роль в экономическом и правовом развитии России сыграли законодательные предложения премьер-министра П. А. Столыпина, сделанные им Думе 6 марта 1907 г. Важнейшими пунктами речи Столыпина были следующие: гарантии неприкосновенности личности, улучшение крестьянского землепользования, введение рабочего страхования, отмена всех ограничений для евреев, отмена административной высылки, введение гражданской и уголовной ответственности для государственных служащих, ненаказуемость экономических забастовок. Не всё из этих предложений было осуществлено. Так, подверженный антисемитизму царь не одобрил отмену всех ограничений для евреев (Николай II был почетным гражданином крайне правого Союза русского народа). Однако в 1914 году получили полное равноправие евреи-участники войны, то есть практически вся еврейская мужская молодежь.

В России думской монархии необычайно выросло профсоюзное движение. Первые профсоюзы были созданы в 1905 году, а затем они охватили все профессии. Русские профсоюзы, конечно же, не были приводными ремнями каких-либо партий: они защищали интересы рабочих перед предпринимателями и требовали не повышения производительности труда, а улучшения его условий.

Факты экономического, социального, политического, правового положения в предреволюционной России подтверждают правильность мысли А. И. Солженицына: «В три-четыре года столыпинского премьерства, не урывом, не враз (то есть без всяких кровавых революций. - Г. А.), а постепенным неуклонным движением преобразовывалась страна так, что и друзья и враги, и свои и чужие не могли бы этого не признать... все более вязалась обыденная живая деятельность людей, которая и называется жизнью. Страна приняла здравомысленный склад» [А. И. Солженицын. «Красное колесо. Узел 1. Август Четырнадцатого». Т. 2. Париж, ИМКА-Пресс, стр. 223.].

Экономические и политические преобразования вызвали огромный культурный подъем в России начала XX века. Недаром десятилетие между 1907 и 1917 годами принято называть «серебряным веком» русской культуры. Огромное внимание уделялось делу народного образования. Так, кредиты на начальные школы возросли с 9 миллионов рублей в 1907 году до 82 миллионов к 1917 году, а на все дело образования - с 44 миллионов рублей до 214 миллионов. Ежегодно в России строилось около десяти тысяч школ. Осенью 1908 года думская комиссия по народному образованию разработала план всеобщего обязательного начального образования, рассчитанный на 20 лет, то есть до 1928 года (большевики осуществили этот план к 1930 году). Женское образование в России еще XIX века было распространено несравнимо больше, чем в Западной Европе. Русские университеты с 1905 года пользовались полной автономией. Вообще, ученые вели себя совершенно независимо от царской власти. Еще в 1902 году, когда по желанию царя Российская академия наук отказала Горькому в звании академика, ранее ему присужденного, два академика, А. П. Чехов и В. Г. Короленко, демонстративно из состава Академии вышли. И, конечно же, их за это не арестовали, не сослали, а продолжали, как и прежде, печатать и изучать в гимназиях. С резкими антиправительственными статьями выступал Лев Толстой, но и его не только не арестовывали, но весьма уважали даже в правительственных кругах. Это признал, например, советский критик Лев Аннинский в рецензии на фильм Сергея Герасимова «Лев Толстой», из которого явствует, что Столыпин с нетерпением ждал смерти великого писателя и проповедника [«Литературная газета», 5 сентября 1984]. Лев Аннинский справедливо напоминает, что, несмотря на разногласия с Толстым, русский премьер-министр глубоко Толстого уважал. Когда Лев Толстой умер, российский парламент прервал свою работу в знак траура. А ведь если сравнить критику Толстым всего русского общественного и государственного строя того времени с критикой советской системы, скажем, у Сахарова, то не может не броситься в глаза относительная безобидность, а главное, несомненно больший такт в критике у Сахарова.

В период думской монархии издавались литературные и искусствоведческие журналы самых разных направлений. Можно говорить о бесконечном плюрализме русской культуры того времени. Рядом с модернистскими журналами «Мир искусства» и «Весы» свободно распространялись книги марксистского издательства «Знание» и социалистический журнал «Русское богатство». Если откуда и исходила угроза свободе искусства и литературы, то не от правительства, а от левых общественных групп, буквально терроризировавших писателей и художников, которые им казались недостаточно прогрессивными.

Зинаида Гиппиус вспоминала, как агрессивны были продолжатели революционных традиций Белинского, Чернышевского и Добролюбова: «Те и то, что было вне этого течения (или стояния) считалось «реакцией» и уже не разбиралось. Между прочим, считалась «реакцией» и всякая религия, и тоже не разбиралось, какая и в чем она находила свое выражение. Это последнее: «религия-реакция» держалось очень долго, даже тогда, когда к началу нового века литература уже частью освободилась из-под этого общественного гнета.». ^{[Зинаида Гиппиус.]}

Об идеологическом терроре левых в философии, науке, искусстве писали и авторы сборника «Вехи», крупнейшие русские мыслители «серебряного века». Левые идеологи жили как во сне: они никак не могли сообразить, что на дворе не времена крепостного права и неограниченного самодержавия, как при их учителях Белинском и Чернышевском, а Россия новая, движущаяся к действительному экономическому и социальному прогрессу. Если критика системы у революционных идеологов XIX века еще была достаточно обоснованной, то теперь, в 1907-1917 годах, оппозиция системе стала какой-то инерционной и превратилась у некоторой части образованного общества просто в моду.

Начало XX века ознаменовалось возникновением чрезвычайно своеобразной русской философии, философии позитивного строительства духа. Впервые в истории философии русская философская мысль начала обгонять западную. H.A. Бердяев, Лев Шестов, Сергий Булгаков и др. открыли законы экзистенциального мышления, персоналистическую идею, обнаружили связь философии с богословием за несколько десятилетий до того, как всё это стало достоянием Европы.

Существенную роль в развитии русской культуры сыграли русские промышленники нового склада (которых по старинке еще называли купцами). Бурно развивалось меценатство. Купец Щукин понял значение французских импрессионистов, когда в Европе к ним еще относились весьма скептически. Щукин скупил большое число работ импрессионистов, так что и теперь благодаря ему Россия имеет чуть ли не самое большое собрание их картин. Третьяковская галерея, Щукинский и Морозовский музеи современной французской живописи, Бахрушинский театральный музей, собрание икон Рябушинского, частная опера Саввы Мамонтова, Художественный театр и многое другое лишь в Москве было создано усилиями русских промышленников. Русское искусство этого времени находится в смелых экспериментальных исканиях. Реформирование театра Станиславским, новая музыка Скрябина, формальные открытия русских символистов, футуристов, акмеистов, разумеется, никем не направляются и не запрещаются. Никакого деления на искусство официальное и неофициальное не существует, ибо не существует и единой, обязательной для всех официальной идеологии.

Русское искусство начинает завоевывать Запад. Сергей Дягилев демонстрирует в европейских столицах сначала (в 1906 году) новую русскую живопись, а затем (в 1907 году) - новую русскую музыку.

Эта эпоха определяется именами Александра Блока и Андрея Белого, Максима Горького и Ивана Бунина (первого русского лауреата Нобелевской премии по литературе), Рахманинова и Фёдора Шаляпина, Михаила Врубеля и Серова.

Никогда еще русская интеллигенция не жила такой богатой, пестрой по направлению исканий духовной жизнью. В обществах, кружках, салонах шли споры о смысле жизни, о школах в искусстве и в философии, об исторических судьбах человечества.

В общем, все классы и группы Российского государства ощущали приход новой жизни и могли смотреть вперед с надеждой.

Почему же этот строй, строй парламентарной монархии, демократических прав граждан, строй, принесший расцвет экономики и культуры, развалился в феврале 1917 года?

Погружаясь в события этой эпохи, видишь четыре основных обстоятельства, которые привели к падению монархии и приостановке прогрессивного развития России. Во-первых, война, принесшая России только вред; во-вторых, реакционное упрямство и негибкость большой части верхов; в-третьих, безудержная пропаганда левых партий; в-четвертых, духовная неразвитость масс.

Война приостановила развитие русской экономики, привела к вынужденным ограничениям прав человека, принесла горе семьям, потерявшим кормильцев. Русский народ, только что вступивший в период демократического развития, смог воспользоваться лишь семью годами для накопления опыта свободы. Вместо 20 лет спокойной внутренней и внешней жизни, о которых мечтал великий преобразователь России, страна получила войну со всеми вытекающими из нее последствиями. Если бы П. А. Столыпин был жив, он ни в коем случае не допустил бы войны, в которой, между прочим, были заинтересованы как крайне правые, так и крайне левые силы. Столыпин был убит в 1911 году в результате заговора, объединившего левых и правых радикалов.

О катастрофических последствиях, которые может иметь война для трона и для России, предупреждал(?) царя министр внутренних дел в правительстве Витте Пётр Дурново.

Записка Дурново (февраль 1914 года) разделена на главы, названия которых передают их суть:
…
2. Жизненные интересы Германии и России нигде не сталкиваются;
…
4. В области экономических интересов русская польза и нужды не противоречат германским;
5. Даже победа над Германией сулит крайне неприятные перспективы;
…
7. Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой трудно передать.
Вывод Дурново: «Если война окончится победоносно, усмирение социалистического движения в конце концов не представит неопреодолимых затруднений. Будут аграрные волнения на почве агитации за необходимость вознаграждения солдат дополнительной нарезкой земли, будут рабочие беспорядки при переходе от вероятно повышенных заработков военного времени к нормальным расценкам – и, надо надеяться, только этим и ограничится, пока не докатится до нас волна германской социальной революции. Но в случае неудачи, возможность которой, при борьбе с таким противником, как Германия, нельзя не предвидеть, – социальная революция, в самых крайних ее проявлениях, у нас неизбежна.» ^{[П.Дурново]}. Так и произошло.

Почему же царь Николай II принял участие в развязывании европейской войны?

Последний русский царь Николай II был человеком, чьи представления о власти далеко отстали от требований времени. Правя демократизирующейся Россией, Николай II продолжал ее рассматривать как свою вотчину, этакое расширенное владение дома Романовых. Вследствие этого он находился в постоянном конфликте с русской общественностью (или она с ним - что всё равно). Реформы, которые привели к коренному переустройству жизни в России, осуществлялись, как правило, преодолевая сопротивление царя; во всяком случае, он не был инициатором ни одной из серьезных реформ, а только соглашался или не соглашался с законодательными предложениями, выдвигаемыми со стороны его таких государственно мыслящих министров, как, например, С. Ю. Витте или П. А. Столыпин. Царь никогда не соглашался сделать правительство, то есть исполнительный орган, ответственным перед Думой, органом законодательным. Царь сам назначал министров и других руководящих лиц, которые и должны были отчитываться перед ним, а не перед Думой. Назначая министров, царь исходил, как правило, не из интересов страны, а из родственных и придворных соображений. Это вызывало возмущение даже людей, очень близких к царю. Так, Великий Князь Александр Михайлович вспоминает, как он советовал Николаю сместить с поста главнокомандующего флотом Великого Князя Алексея, дядю царя, вследствие его полной неспособности к этому делу. С этим требованием царь не согласился, ответив Александру Михайловичу: «Как я могу уволить дядю Алюшу? Любимого брата моего отца!». [Вел. Кн. Александр Михайлович. «Книга воспоминаний», стр. 175.] То же происходило и с Государственным советом, второй палатой русского парламента. Члены совета лишь наполовину избирались, другую половину назначал царь. Назначения царя были, как правило, чрезвычайно неудачными. Это дало основание Солженицыну в очередном узле «Красного колеса» сказать о членах Государственного совета: «Думать о России - среди них было почти исключение, думать о кресле - почти правило». [А.И.Солженицын. «Красное колесо. Август четырнадцатого», стр. 343].

В защиту Николая II можно сказать, что иногда он назначал членами совета и достойных людей, вроде Анатолия Кони, да и не всегда неудачен был его выбор министров. Во всяком случае, великий реформатор П. А. Столыпин, которого царь, мягко говоря, недолюбливал, был всё же назначен на самую высокую должность - премьер-министра. Да и, почти ненавидя Думу, Николай II всеми силами старался с ней сотрудничать. Но силы эти были весьма ограничены его представлением о царе как помазаннике Божьем, которому принадлежит неограниченно вся власть в государстве. К 1917 году разрыв царского правительства с обществом стал настолько явным, что даже правый депутат Думы Владимир Пуришкевич на пятой сессии государственной Думы заявил: «Россия оппозиционна правительственной власти, ибо не верит ее государственной честности» по воспоминаниям Василия Шульгина. ^{[В. Шульгин . «Годы»]} В это же время председатель Думы Михаил Родзянко говорил с раздражением царю: «Нельзя так шутить с народным самолюбием, с народной волей, с народным самосознанием, как шутят те лица, которых Вы ставите... Вы и Ваше правительство всё испортили. Революция неминуема». Надо подчеркнуть, что Пуришкевич и Родзянко были принципиальными монархистами (второй - сторонник ограниченной монархии). Уже упоминавшийся Великий Князь Александр Михайлович писал Николаю II: «... я хочу, чтобы ты понял, что грядущая революция 1917 года явится прямым продуктом усилий твоего правительства». Если такого мнения придерживались монархисты и даже члены императорской семьи, то можно представить, насколько ничтожным авторитетом пользовался Николай II со своим правительством у оппозиционных групп населения. Будучи оторванным от великих преобразовательных процессов, происходящих в России или, во всяком случае, не ценивший в достаточной степени эти процессы, Николай II позволил себя втянуть в войну, ставшую роковой и для его трона и для России вообще.

Но как бы ни препятствовал царь прогрессивному развитию страны, какой бы вред ни принесла стране война, думская Россия была достаточно сильна, чтобы удержаться у пропасти. Столкнули же ее в пропасть радикально левые партии, в течение всего последнего десятилетия перед революцией ведшие разрушительную работу, направленную против позитивного государственного и общественного строительства. Если правые партии и царское правительство стремились сохранить порядок, не осуществляя никаких реформ, то левые партии хотели революции и не хотели порядка. Потому-то и крайне левые, и крайне правые ненавидели Столыпина, что он олицетворял идею сочетания твердого порядка с самыми решительными реформами русской жизни. Умеренно левые партии превращали Думу в говорильню, они проявляли полную неспособность конструктивно работать с правительством (да и правительство, к сожалению, подбрасывало левым депутатам Думы достаточно много воспламеняющегося материала). А крайне левые партии сознательно срывали работу Думы, сочетая даже участие в Думе с нелегальной работой по ликвидации думской монархии. Пожалуй, только одна партия - октябристы - более или менее последовательно поддерживала Столыпина и его преемника и последователя Владимира Коковцова.

К 1913 году влияние радикально левых партий - большевиков и левых эсеров - снизилось почти до нуля. Война 1914 года явилась для них прямо-таки неожиданным подарком: социальные конфликты, потерявшие свою остроту в результате осуществления реформ 1906— 1907 годов, вновь обнажились и создали благоприятную возможность для безграничной демагогической деятельности подрывных сил. К тому же общество традиционно благоволило левым, приход в Россию либерализма прошел как-то мимо сознания некоторых общественных деятелей, и они в силу инерции продолжали быть оппозиционными во что бы то ни стало, чем всегда облегчали работу большевиков. В особенности отношение общества к левому террору было возмутительно легкомысленным. Любой террористический акт против правительственных чиновников рассматривался в некоторых общественных кругах как естественное выражение протеста. И даже когда был убит Столыпин, ни одна газета не задала вопрос: «...а имеет ли право 24-летний хлюст (террорист Богров. - Г. А.) единолично решать, в чем благо народа и стрелять в сердце государства, убивать не только премьер-министра, но и целую государственную программу, поворачивать ход истории 170-миллионной страны?». [А.И.Солженицын. «Красное колесо. Август четырнадцатого», стр. 282]

И, наконец, русский народ оказался неспособным сопротивляться разрушительной деятельности левых партий, которые давали ему неисполнимые демагогические обещания. В России происходило серьезное отставание духовного развития народа от материально-экономического. Философ и социолог князь Евгений Трубецкой писал в 1913 году: «Несомненный, бросающийся в глаза рост материального благосостояния пока не сопровождается сколько-нибудь заметным духовным подъемом» [«Новая земская Россия», 1913]. Особенно был заметен спад религиозного сознания народа, вызванный, с одной стороны, духом меркантилизма и потребительства, а с другой, кризисом Православной Церкви. Русский народ не успел достаточно глубоко укорениться в законах либерального общежития. Философ Иван Ильин писал: «Россия рухнула прежде всего от государственного невежества, царившего и в простом народе, и в радикальной интеллигенции».

Таковы четыре причины февральской революции 1917 года. Ни одна из них в отдельности не привела бы к революции, более того, отсутствие хотя бы одной из них оставляло России шанс на спасение от развала. Но устоять против воздействия столь деструктивных явлений, выразившихся в исторически столь короткий срок, Россия не смогла.

И всё же после свержения царя Россия имела еще один шанс. Создание республики доказало, сколько могучих духовных сил кроется и в русском народе и в русской либеральной интеллигенции. Россия была, в сущности, чуть ли не единственной страной в Европе, которая ликвидировала у себя остатки феодализма почти бескровно: во время февральской революции погибло 169 человек и было ранено около 1000; вспомним, как кроваво происходили французская революция 1789-93 годов и европейские революции 1848 года. Временное правительство российской республики не только не осуществляло никакого террора, но сразу же отменило вообще смертную казнь, провело всеобщую амнистию и объявило на ноябрь 1917 года созыв Учредительного собрания, которое должно было решить основные вопросы будущего устройства России. И все эти мероприятия проводились - надо подчеркнуть - во время войны, неизбежно вызвавшей во всех воюющих странах естественное в этой ситуации ограничение свобод и ужесточение наказаний за антигосударственную деятельность. Германский рейхстаг, например, вообще не собирался во время войны, в то время как русская государственная Дума продолжала работать, а антивоенные органы печати, хотя бы горьковская «Летопись», функционировали почти без всяких помех со стороны властей. Февральская революция сделала правительство ответственным перед Думой. Как выше отмечалось, даже Ленин признавал тогда, что в России после февраля царствовала такая свобода, которую не знала ни одна из воюющих стран. Это мнение о феврале не изменилось у большевиков по крайней мере до 1956 года, когда на XX съезде партии Микоян сказал: «В результате февральской революции трудящиеся России добились таких демократических прав, каких не было даже в США».

Но именно эта свобода стала для России роковой. Еще не опытное правительство российской республики предоставило свободу всем.., в том числе тем, кто ставил своей целью уничтожение республики, а именно - большевикам. Временное правительство терпело даже существование параллельного органа власти - самозванных советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, созданных представителями левых партий и рассылавших свои приказы по всей стране в обход решений Временного правительства. Когда в апреле 1917 года Ленин, прибыв из эмиграции, открыто провозгласил, что задача большевистской партии - социалистическая революция и ликвидация парламентской республики, он не только не был арестован, но был торжественно принят в среду вождей новой республики. (Но как можно обвинять русское Временное правительство в наивности, когда и сегодня, имея за собой печальный опыт русской революции, некоторые западные демократические страны терпят у себя легальную деятельность партий и лиц, цель которых - ликвидация демократий?).

Временное правительство оказалось способным осуществлять идеи безграничной свободы, но не способным твердой рукой бороться с врагами свободы. В некоторое оправдание ему можно лишь сказать, что ни один компетентный политический деятель того времени не относился всерьез к большевистской партии. Даже социалисты лишь посмеивались над, как они полагали, прожектерскими речами Ленина, которые-де никакого влияния на ход событий оказать не могут. Основоположник русского марксизма Георгий Плеханов, услышав апрельское выступление Ленина, заявил: «Несвоевременно захватив политическую власть, русский пролетариат не совершит социалистической революции, а только вызовет гражданскую войну, которая в конце концов заставит его отступить далеко назад от позиций, захваченных в феврале». Плеханов не мог предвидеть, что пролетариат был лишь пустым звуком в политическом лексиконе Ленина: октябрьскую контрреволюцию Ленин совершил не руками пролетариата, а от имени его - руками плебса, направляемого железной волей большевистских функционеров, охваченных всякого рода утопическими идеями...

...В какую реальность воплотилась эта утопия, известно...